Садовница - [29]

— Господин еще не вставал: он не спал с тех пор, как вернулся, — проговорила Катерина, опустив голову. Заметила щетку на полу, шагнула, подняла и водворила обратно на столик. Эрле не ответила, вернулась к туалетному столику, небрежно пробежала пальцами по роскошному перламутровому цветку на боку напольной вазы, стоящей рядом со столиком.

— Я хочу спуститься вниз.

Катерина склонила голову еще ниже.

— Да, госпожа.

Внизу, в гостиной, все было точно так же, как до ее болезни. Мерно тикали напольные часы, в хрустальной вазочке на столике лежали остатки винограда — потемневшие, пошедшие морщинами. На краю столика круглой черной нашлепкой лежала раздавленная ягода.

Около двери на террасу Эрле остановилась. Подождала, пока перестанут подгибаться ослабевшие ноги, и повернула ручку.

На воздухе сразу стало как-то бодрее. Она походила по террасе, по влажным каменным плитам, замочила ноги — ее домашние туфельки совершенно не предназначались для прогулок по саду — остановилась у вазона, в котором летом росли цветы, зачем-то ковырнула пальцем мерзлую, лишь немного оттаявшую сверху землю. Вдохнула воздух полной грудью — прилетевший из сада ветерок приятно холодил виски, а вот руки уже начали мерзнуть — спустилась по ступенькам в сад и решительно зашагала по дорожке, про себя решив на сегодня ограничиться прогулкой до калитки и обратно.

Немного не доходя до калитки, она остановилась. Дорожка заканчивалась, дальше разверзлась непролазная грязь, грозящая окончательно погубить ее и без того промокшие туфли.

В переулке в нескольких шагах от калитки стоял человек — уперевшись лбом в огораживающую сад чугунную решетку, держась руками за черные прутья. Одет он был в простую серую суконную куртку; ветерок ерошил светлые, коротко подстриженные волосы. Что-то в его позе, в том, как он стоял, бессильно приникнув к ограде, и цеплялся за прутья так, как будто это была последняя опора в его жизни, — показалось ей смутно знакомым. Она хотела окликнуть человека — но тут он сам поднял голову, и Эрле увидела знакомые ярко-синие глаза на обветренном лице.

— Ты, — только и смогла сказать она. Ноги сами шагнули с каменных плит дорожки — по грязи — черт с ними, с туфлями! — к решетке, к прижавшемуся к ней Себастьяну… Она остановилась — так близко, что просунь он сквозь прутья руку, мог бы коснуться пальцами ее платья.

— Я, — он улыбнулся. Она заметила, что у него потрескались губы. За год он почти не переменился, все такое же юношеское лицо, только загар да пушок над губой наконец-то стал усами… Она сделала еще один шаг, тоже взялась за решетку — чуть ниже его рук.

— Ты давно в городе? — спросила Эрле. Себастьян пожирал ее глазами так откровенно — от подола платья до заколотого гребнем высокого пучка на голове — что она невольно потянулась к вискам, убирая за уши коротенькие, не влезшие в пучок прядки — потом снова схватилась за прутья.

— А ты все такая же, — сказал он вместо ответа. — Только лицо бледное…

— Я болела, — произнесла она быстро, словно оправдываясь. — Встала только сегодня.

— А-а, — он понимающе покачал головой. — А я уже думал — никогда тебя не увижу. — Его ладони скользнули вниз по прутьям, но прежде, чем они коснулись ее рук, Эрле отпустила решетку и отошла на шаг назад.

— Ты совсем бледная, — повторил он безо всякого выражения, упрямо глядя на нее сквозь ограду.

— Мне пора, — она отступила еще на один шаг. — Марк может хватиться меня…

— Я вернулся домой, — произнес Себастьян шепотом, отчаянно мотнул головой — прижался лбом к чугуну, снова закрыл глаза. Добавил — еще глуше, почти с отчаянием: — Привез много стихов… — осекся, не договорив. Она покачала головой:

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Я мог бы оставить их где-нибудь…

— Нет, — сказала она твердо и повернулась, чтобы уйти.

Из оставшейся открытой двери на террасу шагнул Марк — в светло-коричневом домашнем халате, волосы взъерошены — даже издалека видать. Заметался по террасе, вглядываясь в сад, потом замер — увидел, наверное, и, ссутулившись, побрел обратно к двери, не глядя больше в сторону жены.

— Марк! — окликнула его Эрле. Он остановился, обернулся. Дверь вздрогнула, хлопнула у него перед носом, потом снова отворилась. Эрле подобрала юбки и заспешила к нему — так быстро, как только могла, скользя по каменным плитам перепачканными в грязи туфельками. Он сделал несколько шагов ей навстречу, остановился у края террасы, она взлетела по ступенькам, бранясь и смеясь одновременно:

— У-у, пугало мое несчастное! Дожила, называется: родной муж, и тот в упор не видит! Совсем ошалел с этими своими поездками! Ничего, я тебя в чувство живо приведу! Будешь у меня знать, как жену не замечать! — и замахнулась на него в притворном гневе. Он перехватил ее руку в воздухе — опустил вниз, но не отпустил, потом взглянул как-то странно, словно не вполне понимая, что именно держит в ладонях:

— Эрле?..

— Ну точно, совсем рассудок потерял! — пожаловалась она вслух неизвестно кому.

— Эрле… — это вышло у Марка уже уверенней, он наконец перевел взгляд на ее ноги — и ужаснулся почти нормальным голосом:

— Ты что! Совсем мокрые! В могилу меня свести хочешь, да? — и скомандовал, не дожидаясь, пока она ответит: — А ну быстро домой! Вымыть! Растереть! Ну совершенно нельзя одну оставлять! — горестно вздохнул он напоследок. Эрле счастливо рассмеялась и прижалась к теплому боку мужа, мимолетно коснувшись губами его щеки.