С. Ю. Витте - [183]

– Ведь это безумие! – невольно вырвалось у Икскуля.

Помимо этого, Икскуля, старого корректного бюрократа, воспитанного в определенных бюрократических тенденциях, шокировала форма этих отставок. Прежде всего, всем уволенным министрам даже не предложили подать прошение об отставке, как это всегда водилось при всех царях, даже когда отставлялись самые опальные министры. Между тем в указах об отставках было сказано: «согласно прошению». Старого бюрократа эта официальная ложь царя повергла в неописуемое смущение. Затем, никто из уволенных министров не получил никакого назначения, и никому не было дано никакой пенсии, только Акимов и Дурново были назначены членами Государственного совета. А затем, спустя довольно продолжительное время, двум-трем отставным министрам была назначена пенсия в мизерном размере. Злоба царя на Витте, а от него и на весь его кабинет, получила отголоски в административных кругах и внушила многим бюрократам стремление демонстрировать свое неприязненное отношение ко всем «виттевцам». Это ознаменовалось характерной мелочью. В день опубликования отставок на квартиру к только что отставленному министру народного просвещения И. И. Толстому явился курьер со щипцами и грубо, неумело сорвал казенный телефон.

Узнав от Икскуля об отставке кабинета, я поехал к А. Д. Оболенскому, который в то время был ближе других министров к Витте, и сообщил ему об этом. Оболенский был ошеломлен. Как и большинство бюрократов, он не допускал возможности этой отставки перед самым открытием Думы. Он тут же при мне позвонил по телефону к Витте. Из реплик, которые он подавал в телефон, было видно, что Витте не верит этому сообщению. По крайней мере, Оболенский несколько раз в телефон говорил, что как ни невероятно это сообщение, он, однако, не сомневается в достоверности. Оболенский хотел тут же позвонить по телефону к Икскулю. Я указал ему, что это неудобно, что Икскулю как государственному секретарю неловко будет говорить с ним как с заинтересованным лицом до официального опубликования.

При моем уходе Оболенский заметил, что он все же как-то не может примириться с этим и думает, что это недоразумение.

Под вечер Оболенский вызвал меня по телефону. Я поехал к нему. Нашел его в крайне раздраженном состоянии, в каковое он был приведен только что полученным им указом об отставке. Он даже не мог связно говорить. Он был возмущен в своих лучших бюрократических чувствах, по-видимому, более всего формой отставки.

– Сказано: согласно прошению, – а я прошения не подавал. Я готов написать письмо в газеты, что не подавал прошения. Выгнали, как прислугу, и даже не рассчитали. Ведь никому даже пенсии не назначили.

Конечно, письма в газеты он не посылал.

На другой день указы об отставке и о назначении нового кабинета были опубликованы. Одновременно был опубликован список членов Гос<ударственного> совета, назначенных к присутствованию в реформированной верхней палате. Здесь ехидство Николая дошло до самозабвения. И сан, и возраст позабыв, он выкинул такое антраша[221], что даже бюрократия возмутилась: в числе назначенных к присутствованию графа Витте не было. Это вызвало уже не переполох, а просто скандал. Даже самые правые определенно высказывали, что эта месть, мелкая и недостойная, роняет престиж.

Задавался вопрос: что это означает? Недовольство Думой? Но тогда монарх должен иметь в себе достаточно силы, чтобы не допускать ее открытия. А то ведь это может быть истолковано как признак того, что у царя нет достаточно решимости, и он из-за угла, косвенно, дает понять о нежелательности Думы.

Престарелый гр<аф> Д. М. Сольский, только что назначенный председателем реформированного Гос<ударственного> совета, испросил аудиенцию и «всеподданнейше» указал государю на неудобство такого шага. Ошибка была исправлена. На другой день последовал новый указ, которым список назначенных к присутствованию членов Госуд<арственного> совета дополнялся графом Витте и Манухиным.

Клячко (Львов) Л. М. За кулисами старого режима (воспоминания журналиста). Т. 1. Л., 1926. С. 123–132, 134–141.

А. А. Спасский-Одынец Четыре реки и одно море

Четыре реки и одно море. Воспоминания состоявшего в должности 4-го класса при особе председателя Совета министров

Глава 3. Река Нева

Утро 25 ноября 1905 года.

Было около 10 часов, когда кто-то постучал в дверь моей комнаты гостиницы «Караванные меб<лированные> комнаты» на Караванной улице против Аничк<ова> дворца.

– Войдите! – ответил я на стук.

На пороге появился министерский курьер, как можно было судить по его черной форменной одежде.

– Вы будете господин Алексей Александрович Спасский? – спросил вошедший.

– Да, это я!

– Его сиятельство господин председатель Совета министров примет вас ровно в 10 часов и сорок пять минут, – щелкнув шпорами и поклонившись, отрапортовал курьер и быстро исчез.

За две-три минуты до назначенного срока я вошел в переполненную приемную графа Сергея Юльевича Витте. Еще с вестибюля запасной половины Зимнего дворца, где помещался в то время Совет министров и его председатель, до самой приемной меня сопровождал приезжавший ко мне курьер – осторожность весьма понятная в те бурные террористические годы – и передал меня «с рук на руки» курьеру, стоящему у дверей.