С. Ю. Витте - [143]

Витте говорит, что таких людей он не знает.

Голубев обращает внимание на то, что выборы в члены совета производятся выборщиками, то есть такими лицами, кои могли сами, по мнению общества, попасть в члены Совета. Таких лиц насчитывается восемьдесят два, а потому изучение составляющих эту цифру людей дало бы материал для избрания в члены Совета.

Витте берется изучить этот список, но затем читает имена тех, кои, по его мнению, подходили бы под требования избрания. Прежде всего он называет профессоров: Ключевского, Сергеевича, против коих никто не возражает, киевского профессора Бударова (неизвестный присутствующим), Пихно – редактор газеты «Киевлянин», прежде либерал, а ныне консерватор, женившийся вторым браком на дочери своей первой жены. Витте настаивает на том, что это обстоятельство никакого значения не имеет. Витте упоминает еще о трех или четырех одесских, казанских, петербургских профессорах, включая даже и профессоров Духовной академии, но Сольский, а за ним и другие настаивают на том, что профессоров довольно уже и без того. Не отступая от мысли, что для совета всего важнее иметь говорунов, Витте называет адвокатов: Плевако и Арсеньева. Совещание их не отвергает, но сомневается в том, чтобы государь согласился на назначение Плевако. Имя Стасюлевича (редактора «Вестника Европы») принимается одобрительно. Имя Скальковского отвергается единогласно и громогласно. Переходя к сенаторам, Витте называет Лукьянова.

Я присовокупляю Евреинова, который принимается. Витте настаивает на назначении Милютина, которое отвергается всеми. Сольский предлагает Соломона, директора лицея, который также отвергается. Говорят о Кони, но останавливаются перед тем, что он будет говорить не для совета, а для газет и их читателей, о Гучкове, который желателен. Но едва ли примет.

Таким образом составляется список приблизительно в двадцать человек, после чего начинается разговор об отношениях между Думой и советом, а главное – о том, чего следует ожидать от Думы.

Витте говорит, что Дума будет враждебна правительству и что такая враждебность есть последствие политики министра внутренних дел Дурново. До московских событий, говорит Витте, я пользовался доверием государя и достигал того, чего желал, хотя иногда с большим трудом. «Так, например, мне стоило большого труда добиться того, чтобы в Москву был послан Семеновский полк, которого требовал Дубасов. После московского успеха Дурново стал принимать жестокие, излишние, часто ничем не оправдывавшиеся меры. Никакие мои протесты, никакие ходатайства ни к чему не служили, государь всегда держал сторону Дурново. Меня ругали и продолжают ругать революционеры, в то же время ругали и продолжают ругать консерваторы. Со дня собрания Думы я должен выйти в отставку, потому что я не могу защищать перед ней действия Дурново. Не могу еще и потому, что нервы мои совсем расстроены, я не сплю более двух часов, я не могу вскрыть письма без дрожания рук, явясь в Думу, я могу там сойти с ума или выкинуть какую-нибудь глупость. Я должен удалиться куда-нибудь на покой. Если меня спросят, кто должен быть моим преемником, то я рекомендовал бы Акимова, министра юстиции, или Философова, государственного контролера, который выходящий из ряду человек».

На этом совещание кончилось, и мы разошлись после полуночи. <…>

Половцов А. А. Дневник, 1893–1909. СПб., 2014. C. 468–477, 480–485, 492–495, 508–511.

В. Н. Коковцов Из моего прошлого Продолжение

Часть вторая. От моей отставки до нового назначения меня министром финансов. 1905–1906

Глава II. Приезд в Берлин и свидание с императором Вильгельмом

Январь [1906 г.] прошел для меня в общем совершенно спокойно. Витте не проявлял ко мне недавней враждебности и даже минутами заговаривал в совершенно дружелюбном тоне, а однажды, как-то после заседания Финансового комитета, попросил меня заехать к нему переговорить по одному интересующему его вопросу, но не сказал, по какому именно. Это было в самом начале февраля, потому что он назначил мне быть у него в день именин жены, и я предложил перенести свидание на следующий день.

Когда я пришел к нему, он долго развивал свои соображения о необходимости теперь же готовиться к большому ликвидационному займу, пользуясь улучшением парижской и берлинской биржи, и сказал, что у него созрел в голове большой план заключения крупного международного займа, в котором участвовали бы все страны Европы и даже Америка, что он заручился уже принципиальным согласием Германии и имеет даже совершенно твердое обещание Мендельсона и такое же обещание американского Моргана, приглашающего даже его, гр<афа> Витте, приехать в Париж в конце марта, когда и он там будет. В согласии Франции у него нет ни малейшего сомнения, так как он ведет почти ежедневную переписку с Нетцлиным, условился с ним даже тотчас после моего выезда из Парижа относительно типа и размера займа и думает, что Нетцлина ему удастся убедить в самом близком времени приехать сюда для окончательных переговоров. Он прибавил, что, очевидно, опять придется ехать за границу мне, но что эта поездка будет простой прогулкой, так как он все настолько подготовил, что мне останется только подписать готовый контракт, во всем согласованный с международным синдикатом с Морганом во главе.