С. Ю. Витте - [115]

Плансон, служивший в Порт-Артуре, попытался было защищать политику Алексеева, говоря, что он не вмешивался в военные операции и что Куропаткин действовал совершенно самостоятельно. Это вызвало раздражение Витте, сказавшего, что у него были собственноручные письма Куропаткина, где последний жаловался на Алексеева и писал, что ему не страшны маршал Ояма и его генералы, страшен лишь Алексеев. «Особенное негодование, – заметил Витте, – возбуждает награждение Алексеева георгиевским крестом, когда столько десятков тысяч безвестных настоящих героев ничего не получили». Затем Витте перешел к критике нашей армии, отмечая плохую организацию во всем и ссылаясь на виденные документы. «Я знаю, – продолжал он, – что были случаи, когда раненых довозили до Челябинска, не меняя белья. В Маньчжурию по распоряжению Плеве прислали какого-то полковника Уранова с поручением разведать и арестовать всех политически неблагонадежных из числа служащих и медицинского персонала, и лишь вследствие настояний генерала Вога-ка Уранов был наконец удален»[159].

По вечерам в курительной комнате пассажиры устраивают своеобразную лотерею-аукцион, покупая билеты или шансы на цифру пройденных пароходом в течение суток морских миль. Общая сумма от аукциона доходит иногда до пятисот долларов. Дороже всего номера от 475 до 525, ибо количество миль, проходимое в сутки, колеблется обыкновенно между этими числами, в зависимости от погоды и ветра. Публика, особенно американцы, набавляет цену с большим азартом: вертлявый аукционист-доброволец надсаживается, чтобы привлечь покупателей и взвинтить цену. Витте и некоторые из наших наблюдали сегодня за аукционом, сидя в курительном салоне. Достали кипятку и заварили чай, который он везет с собой.

17/30 июля. За последние сутки прошли 548 миль при тихой, ясной погоде. Это рекордная скорость. Сегодня Витте сделал визит капитану Кюпперу, поднявшись на верхний мостик. Заговорили о рейсах между Европой и Америкой, о несчастных случаях и о погоде. Словоохотливый капитан, видимо польщенный оказанным ему Excellenz Witte вниманием, давал подробные объяснения, а затем повел нас осматривать пароход. Посмотрели машинное отделение и кухню с механическими приспособлениями, кладовые, рефрижератор, заглянули в пивной погреб и в помещение второго класса. Все рассчитано и предусмотрено до мелочей. Витте восхищался немецкой организацией и практичностью, говоря, что немцы, должно быть, хотят занять первенствующее место в сношениях Европы с Америкой. Действительно, их пароходы – настоящие плавучие гостиницы, и притом самые быстроходные, ибо совершают рейс в 5–6 суток.

За завтраком зашла речь о предстоящей поездке в Ойстер-Бэй (Устричная бухта) для представления живущему там президенту. Согласно сообщению, полученному от барона Розена перед отъездом нашим из Петербурга, нас сначала повезут на яхте в Ойстер-Бэй, а затем в Портсмут, причем последний переезд продлится не менее 20 часов. Между тем по железной дороге можно проехать из Нью-Йорка в Портсмут за 6 часов. Витте заметил, что не видит оснований ехать морем, когда можно добраться сухим путем. Плансону поручено послать телеграмму по беспроволочному телеграфу, что мы предпочитаем сухопутное путешествие.

За обедом опять говорили о будущих переговорах. Витте сказал, что хотя общее направление их обнаружится с первых же заседаний, но что он в состоянии будет принять решение лишь по прибытии в Америку капитана Русина, едущего с театра войны и имеющего точные сведения об армии. Затем зашла речь о Гульском инциденте[160]. Генерал Ермолов стал утверждать, что имеются данные, указывающие на намерение японцев повредить эскадре и что среди рыбаков были японские агенты, ставившие мины. Это вызвало насмешливое возражение Витте, заметившего: «Вся эта история для нас бесславная, и виноват Рождественский. Он еще задолго до ухода эскадры был так напуган воображаемыми японскими кознями, что требовал закрытия русских портов для всех иностранных судов (впускать лишь после предварительного осмотра). Бессмысленное предложение это рассматривалось в Комитете министров и было отвергнуто лишь благодаря поддержке графа Сольского и других более благоразумных членов».

После обеда какая-то компания веселых пассажиров, как оказалось, импресарио и актрисы Бруклинского театра, устроили американские танцы, только что входившие тогда в моду, на верхней палубе. Витте заинтересовался новым танцем и остановился, чтобы посмотреть на танцующих, а затем с ними заговорил. Вечером та же компания распевала в гостиной романсы и куплеты. Собралось много слушателей, в том числе Витте, окруженный обычной стаей журналистов, старавшихся уловить новое откровение или политическую indiscretion[161]. Тут были Диллон, сэр Дональд Маккензи [Уоллес], Смолей, Юс Ситроен, Кортези и Хедеман. Это обычные спутники Витте, с коими он проводит время, гуляя по палубе или сидя в кресле.

К утреннему завтраку, от 8 до 10 часов, предупреждение дается трубными звуками одним из кельнеров. Витте завтракает в своей каюте. Затем он начинает гигиеническую прогулку по палубе с кем-нибудь из нас, но чаще с одним из журналистов, старающихся перехватить его друг у друга. В час подается второй, еще более обильный завтрак, с бесконечным списком кушаний по выбору. Но прием пищи этим не ограничивается. Между первым и вторым завтраком разносят бульон и сандвичи, которые поглощаются на палубе, в курилке и вообще где придется. Дважды в день играет недурной оркестр из кельнеров. При качке, особенно когда чувствуешь приступы морской болезни, подобная музыка действует удручающе. Но немцы неумолимые исполнители дисциплины. Я думаю, что они будут играть, если прикажут, даже при кораблекрушении. Обедаем мы, как сказано, отдельно. Во главе стола сидит Шипов, налево от него – Витте, направо – Мартенс. Рядом с Витте – Берг. Рядом с Мартенсом – Ермолов, Плансон и Батчев. Витте почти всегда спрашивает шампанское и угощает соседей, но вообще довольно расчетлив. Главный недостаток столовой – спертый воздух от близости люка и трюмов. Зато мы можем говорить свободно и не одеваемся к обеду, как то делают остальные пассажиры. Сергей Юльевич, впрочем, подает пример простоты – он постоянно носит один и тот же темно-серый костюм и вообще к внешности относится пренебрежительно. Около четырех часов наш шеф идет пить кофе в венскую кофейню, а затем играет в шеффельборд, а иногда садится в «тётку»