С портрета смотрит на меня... - [2]

Второй случай совсем другого рода. Какие-то военные привезли к нам на эвакопункт старуху, которую они извлекли из-под обломков разрушенного дома в городе Пушкине. Старухе было за семьдесят лет, она была совершенно слепая. Грязная, истощенная, больная, она, конечно, попала к нам в медчасть. Одежда на ней была вся в лохмотьях, но со следами старинных дорогих тканей, на голове полуистлевший черный шелковый чепец. Звали ее Екатерина Александровна. При ней был чемодан, который мы поставили под ее кровать, а в руках у нее кожаный баул (с такими до революции ходили к больным состоятельные врачи). Этот баул она все время держала в руках. Через день-два я ей предложила: «Давайте мы вам помоем голову и вообще помоем». Она вцепилась одной рукой в баул, другой в чепец, наотрез отказалась. И я отступилась.

Вскоре она заболела воспалением легких. Я пришла ее посмотреть. Она попросила меня наклониться к ней поближе и зашептала мне на ухо: «Дорогая, возьмите это себе». Протянула мне баул, приоткрыла его. Я испугалась до смерти: там все переливалось золотым и еще каким-то блеском. Я захлопнула баул, сказала: «Держите это при себе. Я даже на сохранение не могу его взять, я часто ухожу на всякие совещания, и вдруг в это время подадут состав для эвакуации... Вас увезут с пустыми руками...»

Главным действующим лицом в этой истории суждено было стать моей помощнице, сестре Антонине Семеновне... В первый день вся медчасть была сосредоточена в одном моем лице. Мне надо было комплектовать медперсонал, а ни в каких сметах, планах он не значился. Пользуясь правом главврача поликлиники, я взяла оттуда старшую сестру, зная ее как человека очень делового, честного, трудолюбивого. Роль санитаров (отличных!) исполняли эстонские милиционеры, волею судьбы очутившиеся на эвакопункте, наравне с другими беженцами. Это были прекрасные, как на подбор, парни. Некоторые совсем не говорили по-русски, но все понимали с полжеста.

Несколько дней спустя после описанной демонстрации ценностей, о чем я уже забыла и думать, я возвращалась на эвакопункт и встретила на улице Антонину Семеновну, необычайно взволнованную. Я испугалась, спросила: «Что случилось?» Она мне ответила: «Умерла Екатерина Александровна». «И слава Богу, — сказала я, — для нее это лучший исход».

— Нет, Анна Титовна, вы не все знаете. Вот вам ключ от аптечного шкафа.

— Зачем он мне? — удивилась я.

— Ведь при ней был чемоданчик, наполненный драгоценностями. Она предлагала мне его взять, но я отказалась. А когда она умерла, я испугалась, что драгоценности кто-нибудь похитит, спрятала чемоданчик в аптечный шкаф и теперь не знаю, что делать, и не знаю, правильно ли я поступила, — и снова пыталась мне передать ключ.

Признаться, я тоже растерялась, но, чтобы ее успокоить, сказала: «Все правильно». Кстати, вспомнился такой случай: ко мне в кабинет пришел мужчина в штатском и сказал, что он сотрудник НКВД, живет на четвертом этаже в биологическом кабинете, и, если что, надо к нему постучать и отойти от двери. При этом строго добавил: «О нашем разговоре никто не должен знать». Антонине Семеновне я сказала: «Все сдадим в фонд обороны». Успокоившись, она рассказала мне следующее: когда умерла Екатерина Александровна, ее надо было срочно убрать, так как в палате были еще больные. Начальника не оказалось на месте, и она сообщила о случившемся дежурному милиционеру (у входа был милицейский пост).

Милиционер спросил, были ли какие-нибудь вещи у умершей. Антонина Семеновна вспомнила о чемодане, стоявшем под койкой. В нем оказались какие-то дорогие не то ткани, не то меха. При осмотре покойной был обнаружен мешочек, спрятанный на груди (шнурок на шее помнила и я), в нем какие-то заграничные деньги (доллары?). Был снят и чепец с головы. Милиционер его ощупал и обнаружил что-то твердое, а когда чепец распороли, увидели, что в него зашиты какие-то драгоценные камни. Все это милиционер сложил в чемодан и унес. Тело покойной увезли.

Как только появился начальник, Антонина Семеновна обо всем ему доложила, но умолчала о бауле с драгоценностями, спрятанном в аптечном шкафу.

Сделав неотложные дела, накопившиеся в мое отсутствие, я поднялась на четвертый этаж и постучалась в биологический кабинет. Вышел Николай Иванович (так он просил его называть). Я пригласила его в кабинет начальника и там им двоим все рассказала. Николай Иванович назначил время вечером (эвакопункт не спал круглые сутки) собраться в медкабинете и чтобы кроме меня и Антонины Семеновны никого не было. Нас собралось четверо, вызвали дежурного милиционера (постовой поменялся, того, что унес чемодан Екатерины Александровны, мы больше не видели). Содержимое баула Николай Иванович разложил на парты, которые мы оставили в кабинете как мебель. Думаю, что никому из присутствующих в жизни не довелось видеть что-нибудь подобное. Все сверкало и переливалось разноцветными огнями. Там были золотые часы в виде луковицы, поразившие меня формой и размером, еще разные золотые часы. Цепочки тончайшие и массивные, гарнитуры, состоящие из браслета, колье, кольца и полуобруча, какие дамы носили на волосах, с вкрапленными золотыми камнями. Кроме того была небольшая шкатулка, расписанная палехскими художниками, в ней стопка визитных карточек, на глянцевитой бумаге. На карточке в верхнем углу двуглавый орел с царской короной и надпись: лейб-медик двора Его Императорского Величества... Ни имени лейб-медика, ни его фамилии моя память не сохранила...