(С)нежные дни - [22]

Шрифт
Интервал

– По какой дороге? – переполошилась Марго.

– Да не по большой, а около дома Кондрашовых.

– Только осторожно и чуть-чуть.

– Понял!

И Пашки след простыл. А Марго тяжело опустилась на табурет – не могла еще долго находиться на ногах. Она за последние дни похудела и немного спала с лица. Но оставалась красивой.

– Вот ведь… Своих детей нет, а природу не обманешь.

Катя не сразу поняла, что подруга говорила про Вадима.

– Я ведь, знаешь, в школе была в него влюблена, – продолжила Марго, поймав взгляд Кати, – такой первой девчоночьей любовью. И ужасно ревновала к одноклассницам. Они-то уже были взрослые, с формами, а я так… мелкая, просто соседка. Пару раз видела его целующимся на дискотеке, выбегала на улицу и за углом рыдала.

– А потом?

Марго улыбнулась:

– А потом он после школы уехал учиться, я подросла, появились свои ухажеры, и все. Остались друзьями. И, знаешь, к лучшему. Сама видишь, что друг Вадим отличный, а чем старше становишься, тем больше ценишь такие вещи.

– Да, – согласилась Катя.

– Ну что, я завариваю чай?

– Я не против. Слушай, – Катя посмотрела на подругу, – вчера Себастьян очень интересные сказки рассказывал. Я никогда таких не слышала, и, главное, они к картинам подходят изумительно. Он их где-то нашел или сам придумал?

– Понравились? – Марго отчего-то покраснела, поднялась с табурета и загремела посудой.

– Очень. Я заслушивалась.

– Это я сочинила.

– Ты?

Марго кивнула.

– Как же тебе в голову пришла такая замечательная идея?

– Да как-то само собой получилось, даже не знаю как. Стали вдруг приходить на ум разные истории. Сначала одна, потом другая… и понеслось. Придешь с работы уставшая, расстроенная – или пациент вредный попадется, или какую-нибудь гадость скажут, или денег на обувь Пашке не хватает, посидишь-помечтаешь, придумаешь сказку про вредный репейник, и вроде полегчает. А пока пишешь – весь этот мир видишь, он будто живой перед глазами стоит.

– Ну надо же…

– Да я в больнице три коротеньких истории написала, делать все равно было нечего. Хочешь, почитай. А я пока бульон твой поем.

– Очень хочу.

– Блокнот на журнальном столике лежит, бери и приходи.

Катя ушла в комнату и долго не возвращалась. Марго уже и чай заварила, и конфеты достала, и бульон с куском курицы съела, а Кати все не было. И только потом она поняла, что в этом же блокноте черновик особенной, недописанной сказки. Вот глупая! Как же она об этом забыла?

Марго пошла к гостиную. Катя сидела в кресле. На коленях у нее лежал закрытый блокнот.

– Знаешь, Марго, так видеть людей и писать про них – это дар.

– Толку-то. Если бы можно было жизни складывать… а то сама мать-одиночка и кругом одни неустроенные.

– Какое же продолжение ты напишешь? – Катя подняла глаза.

– Не знаю.

– Зато я знаю. – Катя грустно улыбнулась. – Через пару дней Любомир уедет, а Несмеяна останется, и жизнь пойдет по-прежнему.

– Ты уже все решила?

– Ничего я не решала. Это в сказках все просто, а в жизни все сложно.

– Нет, – Марго покачала головой, – в сказках все как в жизни.

Сказка

Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Налетели на некоторое царство, некоторое государство морозы жгучие, сковали льдом реки широкие, засыпали снегом терема боярские да избы крестьянские. Наступило время для красных девиц да добрых молодцев в горенках собираться, песни петь и в игры играть.

Часто стал Любомир в царский терем захаживать. То зеркальце заморское в подарок принесет, то платок шелковый. Только оставалась Несмеяна такой же неприступной. Ей уж и Забава шептала:

– Посмотри, какой сокол ясный вокруг тебя кружит, царевна. Что твои прежние женихи – принцы да царевичи, так, павлины хвастливые, хвост распушат и вышагивают ровно петухи. Тьфу! А этот и умен, и пригож, и ловок.

– Все так, – вздыхала царская дочь, – и мне он нравится. Давно бы я уже улыбнулась Любомиру, да только уйдут морозы жгучие, лед на реках растает, уплывет сокол ясный в дальние страны. Уплывет, и меня с собою не позовет. Оттого и грущу я, Забавушка, оттого и берегу свою улыбку.

– А если не уплывет?

– А вот если не уплывет, тогда улыбнусь.

Проблема выбора

Ольга была девушкой практичной. Естественно, поведение Вадима ее возмутило и оскорбило. Столько надежд было на Новый год, столько планов. А вместо этого ее просто бросили. Нет, конечно, он предложил поехать вместе в свою родовую глушь, но этот вариант был точно не для Ольги. Что там делать? Печку топить и по сугробам лазить? В Москве гулянья, рестораны, магазины, компании, удобная квартира, в конце концов. Оля давно поняла, что сам Вадим ей предложения не сделает, поэтому решила все брать в свои руки. Новый год – отличный повод.

И вот сорвалось. Она так и не поняла, кто кого в итоге бросил. Ей хотелось думать – что она. Почти убедила себя. Так было лучше для самолюбия.

Новый год Оля провела в ресторане в компании друзей, куда ее пригласили, узнав об отсутствии планов на праздничную ночь. И ночь, в общем-то, прошла неплохо. Оля познакомилась с Юрием – продавцом в автосалоне. Они даже обменялись телефонами, и он даже перезвонил.

Однако прошло несколько дней, и Оля засомневалась.

Они действительно расстались с Вадимом?


Еще от автора Наталья Литтера
Батя, Батюшко и Бэмби

Город. Улицы, машины, люди, дома. Поздний вечер, окна. И за ними — снова люди. Нас интересуют некоторые из них. Какова вероятность, что прагматичная, лишенная иллюзий женщина за тридцать закрутит роман с убежденным холостяком и циником? Небольшая, но есть. А сколько шансов на то, что этот роман перерастет в настоящее чувство? Ноль? А вот и нет. Ноль целых, одна тысячная. Как раз на таких цифрах мы и специализируемся. Расскажем, покажем, докажем.


Времена года

Что может произойти, если вдруг случайно услышишь на улице скрипку? Возможно, поймешь, как пережить болезненную потерю. Осознаешь, с чего начать жизнь заново. Поверишь в чудо. Встретишь любовь. От тишины до музыки. От лета до весны. От Июля до Мая. Он. Она. Скрипка.


Синий бант

Хроники двух семей отдельными кадрами, зарисовками, событиями. Тобольцевы и Королёвы. Как они жили, любили, растили детей? И как случилось то, чего никто из них не планировал и не ожидал? Эта книга для тех, кто читал романы «Дульсинея и Тобольцев, или 17 правил автостопа», «Времена года» и не хочет расставаться с полюбившимися героями.


Дульсинея и Тобольцев, или Пятнадцать правил автостопа

О чем произведение? О том, как однажды встретились два человека. Ведь это так важно - встретиться, разглядеть, удержать... Роман о любви, о дружбе и, наверное, немного о Москве.


Пять лепестков на счастье

Пять дней – это много или мало? Что можно успеть сделать, а от чего – отказаться? У Дмитрия Одинцова, направлявшегося на важную деловую встречу, в дороге ломается машина, и он останавливается переночевать в маленькой провинциальной гостинице. Чем окажется для него пребывание в городе, который готовится к фестивалю? Может, это возможность сделать передышку в бесконечной жизненной гонке, познакомиться с новыми людьми, вернуть любовь? И даже стать участником неожиданного открытия… Кажется, судьба дала второй шанс.


История жизни в авторской обработке

Истории из жизни… Казалось бы, что может быть проще? Описать несколько реальных эпизодов, немного сдобрив их авторской самоиронией, кое-где художественным вымыслом, – и книга готова. Но какой секретный ингредиент нужен для того, чтобы читатель в легких, повседневных историях почувствовал глубину, увидел нечто едва уловимое, но такое важное? Или чтобы прочитал – и будто посмотрелся в зеркало, признался сам себе, закрыв книгу: «Да это же про меня!» Наталья Литтера – не волшебник, но ей известно что-то, делающее истории жизни именно такими: легкими и глубокими, уникальными и всеобъемлющими.


Рекомендуем почитать
Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.


Очерки

Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.


Наташа и другие рассказы

«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.