С глазу на глаз со сфинксом - [36]

— Но ведь я уже прекрасно себя чувствую, Сенуси, спасибо от всей души. Пожалуйста, скажите, как это получилось?

Хитрые глазки Сенуси совсем утопают в морщинах улыбки:

— Выпейте теперь что-нибудь, а это прошу взять с собой и никогда не отдавать никому.

Стакан апельсинового сока имеет вкус нектара. Сенуси заворачивает змеиную кожу в большой зеленый лист и дарит мне ее.

— Хорошо действует на голову. Мистрис сама могла убедиться. А если всегда носить при себе, то и мысли будут здоровее.

— Мысли будут здоровее? Что это значит?

— Мистрис пишет в журналах и говорит по радио, правда? Голова будет лучше работать, вы увидите.

Я принимаю дар Сенуси, но вовсе не собираюсь так, сразу покинуть старика.

— Пусть Сенуси обязательно скажет мне, как случилось, что прекратилась головная боль и что я так превосходно себя чувствую. Это наверняка самовнушение?

Сенуси, очевидно, не знает, что такое самовнушение, а я при довольно скудном запасе иностранных слов в области метафизики не пытаюсь ему даже это объяснить.

— Мистрис увидит в Египте еще много вещей, которые нелегко будет понять. Да и не нужно так вникать во все, достаточно верить опыту других, более мудрых. Поедет ли мистрис в Луксор, туда, где находится величайший в Египте город мертвых — Долина царей?

— Увы, Сенуси, я не смогу туда поехать, у меня много работы здесь, в лагере.

— Жаль, мистрис. Я мог бы дать мистрис записку к моему родственнику — мудрому, ученому человеку. Он — проводник в Долине. С мертвыми царями он — на короткой ноге и обладает громадными знаниями. Он меня многому научил, я ему очень обязан. Никто не умеет так составлять амулеты в Египте, как он. Не хочет ли мистрис иметь такой листок, который приносит счастье или дает способности и славу?

— Да перестаньте, Сенуси! Как листок может принести счастье?

— Мистрис не верит? Это плохо. Нужно верить, тогда листок в самом деле принесет счастье. Если мистрис только пожелает, я напишу ему, чтобы он вам прислал. Прошу только дать мне собственноручно написанное ваше имя и имя вашей матери. Мой родственник пришлет вам такой листок. Он будет таким маленьким, что вы сможете постоянно носить его с собой. Не надо с ним никогда расставаться. Даже во время купанья держите листок в зубах. Тогда он будет издавать очень приятный запах, совсем как цветок лотоса. Но только, пожалуйста, не говорите об этом никому. Когда мистрис уезжает отсюда?

— Пожалуй, я останусь здесь до отъезда всей экспедиции.

— Очень хорошо. Итак, у нас еще много времени. А если вы будете себя чувствовать плохо, заходите в любое время на кухню.

Шарю по карманам, желая что-нибудь дать Сенуси за труды, но он, заметив это, легко кладет руку на мою кисть.

— Нет, мистрис, за такие вещи не платят. Я никогда не приму от вас никакой платы, а кто знает, может быть, не раз еще смогу оказать вам услугу. Но не за деньги. Никогда! Понимаете? Никогда!

— Услуга за услугу. Может быть, и я смогу для вас что-нибудь сделать?

— Много, мистрис, много. Ваша экспедиция пробудет здесь теперь недолго, каких-нибудь две недели. А что будет потом? Снова останусь без работы, как в последнее время.

— А долго вы были без работы, Сенуси?

— Почти год, мистрис. Это очень долго. Теперь у нас не копает никто, а англичане пошли к черту. Нет работы, мистрис. Плохо.

— Что же, собственно говоря, плохо: то, что нет работы, или то, что англичане пошли к черту?

Сенуси возмущен моим нетактичным вопросом. Он никогда не отличался чрезмерной любовью к англичанам. Слишком хорошо он их знает. И уже давно перестал у них служить. Но поляков очень любит.

— Где же вы с ними познакомились, Сенуси?

Во время последней войны они были в том же. английском полку, что и Сенуси.

— Дельные парни! Умеют пить водку, но и драться умеют. Бывает ли мистрис в польском посольстве? Может быть, там требуется повар, знающий несколько языков? Не могла ли бы мистрис узнать?

— Разумеется, когда буду в Каире, спрошу.

— Где ты пропадала? — кричит мне Кристина Михаловская, как только я появляюсь в мастерской мохандыса. — Я распорядилась постелить тебе в твоей палатке и занести вещи, но мне сказали, что ты туда даже не заглянула.

— Я была у Сенуси и должна тебе рассказать очень интересную вещь.

— Ого! Сенуси уже очаровал вас, — вмешивается сидящий за чертежной доской мохандыс.

— У вас, инженер, только чары в голове. Не потому ли, что сами вы очарованы Фатимой? — спешит мне на защиту из глубины своей фототемницы Генрик Романовский.

— Фатима — это симпатия нашего мохандыса. Красавица девушка, ученица соседней школы. Живет тут недалеко и часто нас навещает.

— Ого, пани Михаловская думает, что только Фатима. А что сказать о Зуеле? А Лейла, Зейнаб, Ирис?

— Ну ну, пан Генрик! Ведь у инженера не такое большое сердце.

— По-видимому, да. Все они постоянно сюда приходят и спрашивают мохандыса.

Инженер беспомощно улыбается.

— Что же делать, если все они такие красавицы! Совсем как цветы.

— Но в самом деле, этот Сенуси такой необычный человек, — воспламеняюсь я под влиянием недавних переживаний.

— Не потому ли, что часто напивается до чертиков?

— Не может быть! Он пьет? Ведь он исповедует ислам, а мусульмане не употребляют спиртного.