что-то вроде «Иллиады»,
но едва начнет родиться, —
как стеной встают преграды.
И слегка коснувшись лиры,
пропадают, бесталанны,
и Гомеры и Шекспиры
и Гюи-де-Мопассаны…
Дело в том, что почему-то,
все права на то имея,
ни уюта, ни приюта
не сумел нажить в Москве я…
…Люди по миру шагают
гладко, ловко, словно по льду,
люди пьесы сочиняют
на здоровье Мейерхольду.
В бедный стаж свой, без стеснений,
ставят надобную дату
и собранье сочинений
предлагают Госиздату.
Дело мастера боится;
книги выйдут из печати
и от Лежнева до Жица
все возьмутся величать их.
И уже писатель в моде:
нажил деньги, создал славу,
и в Дом Герцена он ходит
есть бифштексы, пить «Абрау».
Все легко ему дается,
потому что в этом мире
у него всегда найдется
и квартира и в квартире
ему горе незнакомо;
у меня-же, как ни странно,
нет ни улицы, ни дома,
где-бы жил я постоянно.
Шатко по миру скитаюсь,
не прописанный, кочую,
у друзей млекопитаюсь,
у приятелей ночую.
Признает меня «Прожектор»,
«Новый мир» дает авансы;
но не в силах фининспектор
уяснить себе мой адрес.
Не могу его я встретить,
пригласить на чашку чаю,
не могу ему ответить
сколько денег получаю.
Но скажу, что, без квартиры,
не достигли бы осанны,
ни Гомеры, ни Шекспиры,
ни Гюи-де-Мопассаны.
А, — уставшему скитаться,
потерявшему отчизну, —
как-же мне не спотыкаться
по пути к социализму.
