С чистого листа - [27]

Юзи рассмеялся и проделал ту же процедуру с третьим. Потом он засмеялся еще громче, чтобы показать, что ему не страшно. Вот они: три сморщенные мумии с глазами.

— А теперь, мои польские дети, — проговорил он, слушая собственный голос, — начнем урок. Мы учимся не разводить Томислава Кащеева. Сосредоточьтесь, дети, потому что вам предстоит сдавать экзамен.

Широко распахнутые глаза. Ерзанье по земле. Юзи мутило, но он не признавался в этом, даже себе. Раны болели. Бизнес есть бизнес.

— Не тяни, — шепнул Авнери.

— Видите там, у меня за спиной? — спросил Юзи. — Контейнер для тары. Знаете, его опустошают всего раз в две недели.

Первые двое сопротивлялись и приглушенно мычали, когда Юзи и Авнери взваливали их на плечи и бросали в бак. Третий обмяк, подчинился и только всхлипывал. Бутылки начали тарахтеть и звякать, когда мужчины испуганно забились в темноте.

— Учитесь прилежно, — разнесся по контейнеру голос Юзи, — не забывайте о предстоящем экзамене. Берегитесь падающих бутылок. И помните: в следующий раз не разводите Томислава Кащеева.

Захлопнув крышку, он быстро, не оборачиваясь, забрался в фургон и закурил. Авнери присоединился к нему и откатил машину обратно в тень, подальше от камер видеонаблюдения. Там он сбил оставшиеся фальшивые номерные знаки и, дав по газам, скрылся в ночи.

13

В ту ночь Юзи не мог уснуть. Он знал, что его постигнет такая кара; бессонница всегда мучила его после операций. Адреналин. Он долго лежал, вдавив голову в подушку и бормоча о чем-то Колю. Потом сидел перед компьютером: чесал пальцы, курил косяк за косяком, ел клубничные муссы и гипнотизировал мерцающий экран. Прежде чем захлопнуть над поляками крышку гроба, он приклеил на внутреннюю стенку одноразовую камеру размером с ноготь. Именно она передавала образы, которые Юзи всю ночь отслеживал на экране компьютера; зернистые, черно-зеленые образы, три свертка, заваленные осколками стекла, то ерзающие, то снова затихающие. Юзи чувствовал себя ребенком, который наблюдает за гусеницами в банке. Несколько раз его подмывало вернуться и отпустить поляков. Но он не поддался импульсу.

С рассветом начали падать бутылки. Один сверток, оказавшийся особенно в неудачном положении, завалило с головой всего за час. Некоторые бутылки разбивались; крови Юзи не видел. Поддаться порыву и освободить пленников было бы непозволительной роскошью. Юзи понимал, что кляпы к этому времени уже не будут настолько эффективно выполнять свою функцию, ведь их разжевывали много часов подряд, и они пропитались слюной. Он знал, что испытания поляков скоро закончатся.

И в самом деле, ближе к полудню в контейнер с бутылками внезапно ворвался свет. Две минуты спустя полицейский в светоотражающем жилете забрался внутрь и, увязая в стекле, стал осторожно пробираться к странным коричневым тритонам, которые теперь неистово колотили хвостами, надеясь, что их спасут. Юзи дождался, пока полицейский сорвет упаковочную ленту с лиц — и он, Юзи, сможет удостовериться, что все остались живы. Потом он щелкнул по красной кнопке в углу экрана и на вопрос «Вы уверены?» ответил «Да». Экран почернел. В нескольких милях от него с шипящим звуком, на который никто не обратил внимания, самоуничтожилась камера.

Юзи не терзался страхами, что ему это аукнется. Он видел ужас в глазах своих жертв. Он знал, что они никогда не посмеют нанести ответный удар или привлечь полицию. Их унизили, и слух об этом скоро разнесется. Он в безопасности. Нет, следующие несколько недель, пока он отсиживался в тесной будке у ворот Хасмонейской школы для девочек в Хендоне, вооруженный всего-навсего передатчиком двухсторонней связи и монитором видеонаблюдения, и ждал, когда заживут раны, ему — как обычно — не давало покоя брюссельское убийство, его первое убийство для Бюро. Он отнимал жизни и до того, как поступил в разведку, конечно отнимал. Но только в пылу и в гуще сражения. Брюссельское убийство было, что называется, его первым хладнокровным. И донимало его больше остальных.

Как ни странно, шлюху, Анну Марию, в ту ночь на самом деле убил не Юзи — не Адам. По крайней мере, вина лежала не только на нем. Анна Мария наткнулась на информацию, грозившую провалом важнейшей секретной операции, в которой фигурировали жучки, ООН, незаконные поставки оружия и санкции против Ирана; Адам даже не помнил всех подробностей. Но утечка была достаточно опасной, чтобы Бюро подписало Анне Марии смертный приговор и приказало Адаму с Авнери привести его в исполнение. То была их первая совместная операция, и их тогда связывала дружба, насколько она вообще допустима в мире международного шпионажа. Обоих воротило от мысли, что нужно убить невинную женщину голыми руками. Они не были кидонами, но прошли основательную подготовку. В их арсенале имелось несчетное количество способов бесшумно и быстро выдавить из человека жизнь, а после избавиться от улик. Но оба жалели Анну Марию. Они знали, что она мать, растит двух малышей и влачит убогое существование в наркотическом дурмане, которому — что поразительно — не удается заглушить в ней любовь к жизни. Приказ, который нелегко исполнить. Нет, они не ставили под сомнение факт, что Анну Марию нужно убрать. Оба были убеждены: если Бюро отдало такой приказ, то только ради спасения многих жизней. Ради защиты Израиля, ради блага всего мира. Тогда они все еще в это верили. Они не ставили под сомнение приказ; но им было нелегко.