Рыжеволосая Женщина - [38]

Энвер

Под текстом был указан адрес электронной почты. Я подумал, что наверняка кто-то из жителей Онгёрена пытается с помощью сплетен и угроз получить что-то от нашей фирмы. Но мне понравилось, что меня называли отцом. Мне было любопытно, что за «плохие вещи» отправитель письма имеет в виду, и поэтому я проконсультировался с адвокатом «Сухраба» Неджати-беем.

– Все в Онгёрене знают, что вы рыли там колодец тридцать лет назад, – ответил он. – В свете недавней рекламной кампании эта страница вашей биографии превратилась в легенду. Жителям Онгёрена нравится, что важный застройщик, который сейчас снимается в красивой рекламе, в юности жил рядом с ними и помогал рыть колодцы. Поэтому когда они продают «Сухрабу» свои участки, то заламывают непостижимые цены. И при любых попытках торговаться их любовь мгновенно превращается в глубокую ненависть. Ситуацию усугубляет еще и то обстоятельство, что они приняли вашу жизнь в рекламе за настоящую. Кроме того, злопыхатели поговаривают, что между вами и вашим мастером Махмудом-устой много лет назад произошло что-то очень плохое. Махмуд-уста в Онгёрене считается чуть ли не святым – ведь он нашел там воду! Вы должны немедленно туда поехать и изменить ошибочное мнение о вас местных жителей.

37

Я никак не мог принять решение поехать в Онгёрен. Причина заключалась в том, что, читая и размышляя многие годы над историями Эдипа и Сухраба, я наполнил свое сердце страхом.

Пять недель спустя Неджати-бей попросил меня переговорить с ним в офисе с глазу на глаз.

– Есть человек, который утверждает, что он ваш сын, Джем-бей.

– Кто он?

– Его зовут Энвер. Ему двадцать шесть лет. Он утверждает, что вы были с его матерью летом тысяча девятьсот восемьдесят шестого года в Онгёрене.

Над Стамбулом висели свинцовые облака. Мы с адвокатом сидели в моем кабинете в центральном офисе «Сухраба», который занимал три последних этажа высокого торгового и офисного центра, расположенного в конце проспекта Валиконак в Нишанташи.

– Тогда вам было шестнадцать лет, – продолжал Неджати-бей. – В подобных ситуациях судья раньше даже не стал бы слушать ни мать, ни сына, если бы они обратились в суд. Как известно, у нас, согласно закону, до недавнего времени открыть дело по признанию отцовства было возможно только в течение года после рождения ребенка… Насколько мне удалось выяснить, мать молодого человека забеременела, когда была замужем за одним актером. Ради сохранения семьи и ради того, чтобы не поколебать авторитет и положение в семье, муж мог признать свое отцовство, если его жена находилась замужем за ним на момент рождения ребенка, кто бы что ни говорил. Впрочем, другой вариант был невозможен: в противном случае, согласно прежним законам, жена отправлялась в тюрьму по обвинению в прелюбодеянии.

– Эти законы сейчас изменились?

– Прежде чем изменились законы, изменилась медицина, Джем-бей. Сегодня добросовестному судье не надо вызывать отца с сыном в суд, сажать их рядом, смотреть им в лица и задавать вопросы. Теперь берут кровь, делают тест ДНК и совершенно точно устанавливают, кто кому отец и сын. Прежде подобные вещи были невозможны, поскольку считались подрывом основ общества.

– Почему общество должно быть потрясено из-за того, что кто-нибудь признает отцовство?

– Джем-бей, вы были вместе с матерью этого парня, Гюльджихан-ханым, летом тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, когда вам было шестнадцать лет? – спросил Неджати-бей, глядя мне прямо в глаза.

– Всего один раз, – ответил я. – Но что-то я сомневаюсь, что за один раз может получиться ребенок.

– Говорят, этот самый Энвер нашел самого зубастого адвоката по делам отцовства, который если берется за дело, то уж его не упускает.

– А Гюльджихан-ханым еще жива? – спросил я осторожно.

– Жива.

– Когда мне было шестнадцать лет, у нее были рыжие волосы.

– Волосы у нее до сих пор рыжие. Она до сих пор красивая. После того как она развелась со своим мужем Тургай-беем, он умер. Их брак был несчастливым, но она по-прежнему полна жизни и мечтает о театре. Ясно, что ее заставило об этом заговорить не желание отомстить, а скорее потребность обеспечить своего сына. Ей должно быть известно о тестах ДНК и о том, что «правило одного года» более недействительно…

– А чем парень занимается?

– Энвер изучал бухгалтерское дело в каком-то университете. Он холост. Имеет свою маленькую бухгалтерскую контору в Онгёрене. Говорят, он связан с молодежными националистическими группировками, ненавидит курдов и «леваков». Обижен на отца и на жизнь.

– На отца – вы имеете в виду на Тургай-бея?

– Да.

– Неджати-бей, если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?

– Я не могу быть на вашем месте, Джем-бей, потому что вы гораздо лучше меня знаете, что произошло тридцать лет назад. Но, судя по тому, что вы вспомнили, что действительно были с упомянутой женщиной, самым правильным для вас решением будет сдать кровь. Я начну судиться, и на первом же заседании, чтобы не затягивать процесс, мы попросим Энвера тоже сдать анализ, а после ответа я заставлю суд объявить дело закрытым, чтобы пресса не публиковала подробности вашей интимной жизни и не позорила владельца «Сухраба».