Рыцарство от древней Германии до Франции XII века - [34]
Именно меч вручали сыновьям королей в знак достижения ими совершеннолетия и как подтверждение их прав на престол. Он играл роль церемониального оружия, и его в этом качестве держит в руке знатный воин, изображенный ранее 881 г. на стене церкви в Мальсе, в Граубюндене; в завещаниях графов Эверарда Фриульского и Эккехарда Отёнского в составе имущества, которое они передают, описываются по преимуществу мечи>{166}.
Несомненно, большинство всадников не располагало самым полным комплектом наиболее эффективного оружия. Но снаряжение всадника — то есть «вассала», как ясно говорит капитулярий 792–793 гг., — было знаком социального верховенства и в большей степени знаком, нежели прямым средством утверждения такового.
В рассказах о войне пехотинцы оказываются на втором плане, даже если конница нуждалась в их поддержке и эффективность пехоты оставалась высокой. Тотальное превосходство всадника в бою в любой момент средневековой истории — это миф, с которым энергично борется Джон Франс>{167}.
Однако франкских всадников VIII и IX вв., несмотря на весь их престиж, сдерживала более сильная власть, чем «варварских воинов» древней Германии, а также моральный долг. Качество их вооружения было беспрецедентным, как и его стоимость. Чтобы сохранять свое положение, они должны были поддерживать связь с королем или магнатами, которые наилучшим образом управляли экономикой и системой уже несколько усложнившихся институтов.
В книгах «старой школы» историков (по 1950 г.) слишком много внимания уделялось вассальному оммажу и фьефу, и эти труды в основном создавали о них очень наивное и стереотипное представление. Но достаточно ли места отводится им в более новых книгах? По крайней мере в эссе о рыцарстве без них обойтись нельзя. Связь между всадниками и вассалитетом очень отчетлива. Само слово vassus, позже на старофранцузском — vassal, часто использовали в абсолютном смысле, само по себе, без упоминания о сеньоре: быть вассалом уже значило иметь высокий статус, предполагавший воинскую доблесть и почетный для его обладателя. В то же время каждый вассал был чьим-то вассалом, и ритуалы типа принесения клятвы верности и даже оммажа в руки с точки зрения социологии включали того, кто посредством этих ритуалов выражал подчинение сеньору, в состав элиты: они составляли контраст ритуалам закабаления. Оммаж в руки всегда приносил только всадник, тот, кто не нес трудовой повинности, пусть даже иногда он сам возделывал свою землю.
Но связь между вассалитетом и «рыцарством», сколь бы фундаментально важной она ни была, сложна и неоднозначна. С одной стороны, особая атмосфера отношений между сеньором и вассалом требовала проявлять сдержанность и оправдывать какие-то поступки — и это было необходимой прелюдией к общению между рыцарями: в качестве рыцаря вассал имел право на знаки уважения. С другой стороны, вассальная служба была обязанностью, и пренебрежение ей в принципе влекло за собой тяжелые санкции — смерть либо изгнание, если сеньор был королем, нередко увечье, крупный штраф, публичное лишение чести посредством обряда harmiscara[43]. То есть поведение знатных вассалов контролировалось не только общественным мнением, как поведение германского воина, по Тациту. Идеал преданности сеньору на войне, несомненно, пришел из германских дружин, но почитание вышестоящего лица и пылкая преданность ему стали нормой всей социальной жизни, нормой, которую освящала христианская мораль, а в лесах и болотах древней Германии ничего подобного не было… Все это ограничивало, в первую очередь, безудержную «рыцарскую» свободу воли. От всадника требовалось не столько отличаться на войне, сколько служить.
Вассалитет был важным во многих отношениях институтом каролингского общества и государства. Считалось, что тот, кто приносит оммаж или даже просто клятву верности, дарит себя самого и свое имущество. За сеньором или королем вассалы каролингской эпохи признавали право изъятия своей земли и ее подсудность, как если бы они получили землю в качестве «бенефиция» (в XI в. скажут — «фьефа») или под каким-то другим названием. Однако немало было сделано и для того, чтобы они могли сохранять лицо, и отношения между сеньором и вассалом были некоторым образом сбалансированы в том смысле, что обязанности предполагались взаимными: если надо, сеньор поддерживал вассала и покровительствовал ему. Как и собственно серваж, где обряды закабаления и нормы в IX в. тоже приобретали больше определенности, вассалитет имел свой негласный свод правил, пусть даже довольно размытый и не всегда последовательный, и обе стороны могли выяснять отношения в суде и во всех сферах социальной жизни, взаимно обвиняя друг друга, что такой-то «ведет себя не так, как вассалу должно вести себя в отношении сеньора» — или наоборот, сеньору в отношении вассала.
