Рыцари свастики - [3]

— Я была его любимицей, — говорила она…

Впрочем, Биркнер не мог на нее пожаловаться. Только при встречах с ней один на один немного робел. Вот и сейчас он несколько торопливо прошел мимо двери в ее квартиру. Каждый раз он злился на самого себя за эти предательски поспешные шаги, но поделать с собой ничего не мог.

В комнате было холодновато, и Биркнер закрыл окно. Усевшись на диван, он развернул газету. Вот она, его статья: «Призраки возвращаются!» Знакомые строчки… Биркнер был начинающим журналистом. Он работал в газете второй год. Каждый печатный материал за его подписью вызывал у него приподнятое настроение.

«…Волна национальной самовлюбленности и политического высокомерия захлестывает нас, — читал Биркнер самого себя. — Мы не хотим честно и до конца разобраться в причинах национальной трагедии 1945 года. Преодоление прошлого — для многих лишь модная фраза, не более. Их мысли, однако, и, что еще опаснее, действия гораздо больше связаны с этим прошлым, преодолевать которое они вовсе не собираются. Разве что на словах. Да и то лишь с целью усыпить бдительность истинных противников пангерманизма. Гораздо больше среди нас тех, кому льстит это великое прошлое. И, как пигмеи, гордые своим родством с чудовищем злого духа, они сладостно млеют при воспоминаниях о его бесчинствах, наводивших ужас на окружающих. Для этих ничтожеств существует лишь единственная страсть — держать в страхе других, внушать им ужас. Отчаяние и муки беззащитных для них — наслаждение. Наркотик великодержавного национализма, который уже открыто поступил у нас в продажу, рождает галлюцинации прежнего всемогущества. Мы опасно больны. И диагноз: мания величия…»

Далее в статье шел рассказ о событиях в Цигендорфе, о дискуссиях в пивной, о намалеванной свастике.

«Мы забыли собственную клятву, данную в 1945-м: это не должно повториться! Разве не мы шептали эти слова, когда ночью гибли целые города, когда наши матери тонули в затопленном фашистами берлинском метро, когда весь ужас и позор Нюрнберга пал на наши головы?

И теперь, как сорок лет назад, слово берут люди с гипертрофированным моральным самомнением: «Мы не позволим навязать нам новый Версаль!», «Мы, немцы, не нация второго сорта!» При этом самое страшное — мы вновь внимаем им. И не равнодушно, а с одобрением. Лишь редко раздается неуверенный протест. Мы даем усыпить нашу совесть зловредным наркозом. Мы не хотим ничего знать. Только бы проснуться после страшной операции, когда все будет позади, когда, избавленные от национальной неполноценности, мы вновь будем всесильными. Недовольные бесплодными усилиями, мы вновь готовы отдать себя в руки знахарей-шарлатанов. И только потому, что они нам предлагают чудодейственный эликсир бодрости: Германия превыше всего! Мы сами запустили свою болезнь. Но, как хронические алкоголики, не хотим винить себя и требуем немедленно избавить нас от порока, которому намерены предаваться и дальше…

И шарлатаны, хорошо знающие своих клиентов, уже колдуют над новыми препаратами и открывают свой гешефт. До нас доходят мрачные слухи о новом сговоре неонацистов. Отвергнутые, они не чувствуют себя отверженными. И, уловив симптомы национального недовольства, они подогревают его на коварном огне великодержавной ностальгии.

У нас уже стало плохим тоном призывать к бдительности. Эти призывы раньше вызывали у филистеров несварение желудка. Сейчас же они вызывают лишь приступ зевоты.

Но мы апеллируем к тем, кто ищет и сомневается. Нельзя молчать, когда нас всех окутывает дурман национального самомнения и предвзятости. Сейчас самое время воскликнуть: остановите ползущую опасность неонацизма!

Вальтер Биркнер».

Он даже вздрогнул, наткнувшись глазами на свою фамилию. «Все еще непривычно!» — подумал он и тут же понял, что дело не в этом. Чуть ниже его фамилии было набрано жирным петитом: «Редакция газеты считает необходимым заявить, что мысли, изложенные в вышеприведенной статье, представляют исключительно точку зрения автора и ни в коей мере не могут быть рассматриваемы как официальная позиция газеты».

Биркнер несколько раз пробежал глазами фразу, которая показалась ему вначале бессмысленной: «…считает необходимым заявить… исключительно точку зрения автора, ни в коей мере не могут…» — шевелил он губами. Что за чушь! Он же сам держал гранки в руках. И, подписав статью, сдал ее в набор. Никакого послесловия там не было. Он снова взял газету в руки. Зачем-то провел пальцем по этому месту. Но типографские знаки не исчезали. Они складывались в слова, которые больно жалили его…

Биркнер ввалился в кабинет редактора без доклада. Тот удивленно поднял брови.

— Доброе утро, шеф! — начал Биркнер хриплым голосом. — Вы сегодня очень рано. Я прошу извинить меня, но чем объяснить сегодняшнее резюме к моему материалу?

— А что вас, собственно говоря, удивляет, Биркнер? Вы высказали свою точку зрения, мы — свою…

— Да, но вчера вечером вы были согласны со мной.

— Мой молодой друг, приберегите ваш душевный пыл для объяснений с девушками. Здесь редакция газеты. Моей газеты, запомните это раз и навсегда. Каждая минута времени в этом кабинете стоит две марки десять пфеннигов. У меня сегодня хорошее настроение, Биркнер. Поэтому я позволю себе потерять на вас пять минут. Но в следующий раз я вычту из вашей зарплаты все непроизводительные затраты.