Рыцарь XX века - [57]

— Я полюбил вашу дочь с первого взгляда, — сообщил он удивленному отцу. — Я понял, что жить без нее не могу. Я хочу на ней жениться. Я очень богат, и все мое достояние — к ее услугам. Мы совершим кругосветное путешествие на моем самолете. Она станет владелицей виллы в Александрии. Я куплю ей лучшие бриллианты. Ваша дочь будет счастливейшей женщиной Каира.

— Благодарю за честь! — ответил аль-Шубаши. — Моя дочь должна сама решить, за кого ей выходить замуж. Я не могу вас обнадежить. Поговорите с ней.

— Я могу ее увидеть? — спросил разочарованный жених.

Он был уверен, что сватовство состоится немедленно. Праведный мусульманин сам решил бы этот важный вопрос. Миллионер удивился, он не знал, что аль-Шубаши коммунист и давно уже перестал подчиняться установлениям мусульманских богословов. На следующий день он пришел к Фатин.

— Госпожа моего сердца, — сказал он, склонившись в низком поклоне, — я прошу вашей руки. Я полюбил вас в тот миг, когда впервые увидел. С тех пор я не перестаю думать о вас, прекраснейшая из всех женщин Каира.

Фатин слушала, опустив глаза, едва сдерживая улыбку. А жених сообщал ей все то, что уже сказал отцу. Рассказывал о баснословных доходах от нефтяных промыслов. О виллах и дворцах, которые будут ей принадлежать.

Фатин спокойно выслушала гостя и ответила отказом:

— Я не могу принять вашего предложения, я люблю другого человека, совсем не похожего на вас. У него нет дворцов и нефтяных промыслов, но душа его дороже всех богатств мира.

Жених не уходил. Он снова рассказывал о своих богатствах, говорил о том, как влюблен и готов выполнить любое желание возлюбленной. Фатин попросила оставить ее, не уговаривать.

— Поймите, я люблю другого человека!

Мухаммед аль-Шубаши долго смеялся, когда Фатин рассказывала за вечерним чаем о сватовстве миллионера.

— Небо послало тебе принца из «Тысяча и одной ночи», — шутил отец, — а ты отказываешь ему. Возможно, он владеет волшебной лампой Аладдина. И миллионами он владеет в избытке. Не хотел бы я быть на его месте. Сколько хлопот с этими миллионами!

Шли дни, и Фатин встревожилась. Исчез аль-Хамиси. Почему? Она пожаловалась той же родственнице, сказала, что озабочена, не обиделся ли поэт? Но за что он мог обидеться?

Родственница поспешила сообщить об отвергнутом женихе, и аль-Хамиси решил повидаться с Фатин, чтобы поговорить с ней о ее будущем.

— Ваша родственница рассказала мне о сватовстве молодого миллионера, — сказал удрученный поэт, — о вашем отказе. Надо хорошенько подумать, милая Фатин, прежде чем отвергнуть заманчивое предложение. Вам представился случай устроить свою жизнь с предельной роскошью и удобствами, которые никто больше не может вам дать. Молодой красивой женщине может доставить удовольствие кругосветное путешествие на собственном самолете. Есть много преимуществ у людей, владеющих миллионами. Можно жить во дворце, а при желании можно помочь бедным людям. Я говорю это искренне, от всей души, желая вам счастья. Такой случай может никогда больше не повториться.

«Боже мой, — подумала Фатин, — Аль-Хамиси не любит меня и потому дает такой нелепый совет. А мне казалось, что я нравлюсь ему, что ему хочется меня видеть. Как быть? Не положено женщине говорить о своих чувствах. Стыдно, нескромно. Он может подумать, что я напрашиваюсь в жены… Нет, он не должен так думать. Тонкий, мудрый, романтик, он должен меня понять».

— Почему вы молчите, Фатин? Я обидел вас своим советом?

— Нет, не обидели. Я не решаюсь сказать… Я верю, я знаю, вы желаете мне счастья. Может быть, поэтому я решусь сказать о том, что не положено говорить египтянке. Я признаюсь вам, обожаемый аль-Хамиси. Мне не нужны дворцы и бриллианты. Я хочу хоть изредка слышать удивительное, редкостное чтение стихов, лучше которых никто не написал. Обещайте мне приходить хоть изредка, дорогой устаз. И больше мне ничего не надо.

Фатин говорила тихо, взволнованно, не поднимая головы, пытаясь скрыть слезы и смущение.

— Фатин, если бы вы знали, как мне дороги ваши слова, ваши чувства. Как я хотел бы стать вашим мужем. Но я очень неустроенный человек. Я не могу доставить вам и малой толики жизненных благ. Я гонимый, я подвержен преследованиям, меня ждут тюрьмы и ссылки. Сегодня издают мою книгу, а завтра меня выгоняют из всех редакций, запрещают печатать. Вы думаете, что я могу распорядиться своим театром и обеспечить себе существование? Ничуть не бывало! Вчера чиновники побывали на моем спектакле и предложили избавить Каир от моего театра и моих «плебейских» пьес. В ближайшее время театр должен выехать в провинцию. Отныне нам предстоит жизнь скитальцев. Могу ли я предложить царице моей души такую трудную жизнь? Вы знаете мое творчество, милая Фатин, оно принадлежит моему народу. Вся жизнь моя отдана борьбе за лучшую долю египтянина: рабочего, феллаха, мелкого служащего, бездомного человека. Их тяжкая доля стала моей болью еще в юности. Я верен своему делу, а оно требует больших жертв.

— Мой дорогой аль-Хамиси! Я тоже люблю свой народ. Я хочу ему служить и с радостью стану спутницей моего господина. Я готова кочевать вместе с театром. Я готова есть корку хлеба и бобы, если не будут печатать талантливые книги аль-Хамиси.