Рыцарь Святого Гроба - [12]

— Красивая песня! — мечтательно вздохнул голубоглазый виллан, глядя куда-то в сторону, вроде как размышляя вслух.

— Это старинная провансальская песня, которая повествует о любви юной рыбачки к прославленному шкиперу, — пробухтел, обращаясь к переборке, достославный рыцарь Робер да Мерлан, словно того и ждал, чтобы начать разговор.

— А вы владеете провансальским наречием, сир? — обрадованно спросил виллан. — Но вы же, судя по имени, уроженец Шампани или Блуа.

— Ничем я не владею, — встопорщил рыцарь соломенные усы и скривился, словно в слово «владею» он вкладывал иной, совершенно не относящийся ни к народам, ни к их наречиям смысл. — Просто понимаю и все. У меня всегда вот так — слушаю чужую речь дня два, а на третий и ли четвертый начинаю разбирать, о чем лопочут. А я в Марселлосе, почитай, неделю ждал отплытия, вот и навострился…

— Хорошо вам, сир, — завистливо вздохнул виллан, — а в меня без малого два года монахи пытались латынь вбить — и ни в какую. Слова вроде и знаю, читать могу, а о чем говорят, не понимаю, хоть кол на голове теши.

— Так ты, значит, грамотный? — искренне удивился рыцарь. — А мне сказали, что вроде как пейзанин.

— Ну, в общем, так оно и есть, сир, — согласился виллан. — Мой дед был сервом барона Монтелье, а отец взял на откуп большую вырубку и заложил там виноградники. Еще недавно у нас было пятьсот акров земли и пятнадцать работников. Вот он и оплатил мое обучение в монастыре.

— А зовут тебя как? — оттаял наконец рыцарь. — Не Жак же, в самом деле…

— Именно Жак, — рассмеялся виллан. — Жак из Монтелье, к вашим услугам.

Де Мерлан стал смеяться вслед за ним и уж было открыл рот, чтобы спросить о чем-то еще, как вдруг его отвлекли новые звуки — словно крупные горошины застучали по гулкой деревянной поверхности. После каждого стука до ушей собеседников доносились возбужденные возгласы. Это неугомонные студиозусы, опустошив очередной бочонок сидра, перевернули его вверх дном и затеяли игру в кости.

Лицо рыцаря исказилось самой что ни на есть странной гримасой. Глаза его прищурились, он встопорщил усы и издал утробный рык, словно недавно проснувшийся по весне медведь при виде дупла, полного густого ароматного меда. Затем сир Робер де Мерлан порылся в своем дорожном мешке, извлек оттуда худой кошель из грубой воловьей кожи, потряс им, с трудом добившись унылого неубедительного звона, и устремился в центр круга игроков. Жак из Монтелье удивленно пожал плечами, тем самым продемонстрировав свое отношение к азартным играм. Сир Робер исчез в кругу играющих, и сразу же после этого там произошло заметное оживление. Жак стал невольно прислушиваться.

После первого броска студиозусы весело загомонили, а к месту игры потянулись любопытные попутчики. После второго любители высоких наук и дешевых вин обрадованно закричали. Один из них вырвался из толпы, во всю прыть понесся к люку и вскоре вернулся, держа под мышкой очередной бочонок. После третьего броска в углу, где шла игра, воцарилась тишина. Расталкивая монахов, которые, поднимаясь на носках, пытались рассмотреть, что же происходит за импровизированным игровым столом, из толпы выбрался мрачный, как грозовая туча, рыцарь. Он швырнул на деревянную палубу опустошенный кошель, склонился над мешком, вынул из него потертый и местами латаный кожаный доспех и начал проталкиваться обратно в круг. Жак встал, посмотрел на свои вещи, покосился на соседей, неодобрительно покачал головой, а затем решительно отправился вслед за рыцарем.

Достославный сир Робер сидел на полу, придерживая рукой аккуратно сложенный доспех, который, как и предполагалось, оказался ставкой на кону. Напротив расположился один из студиозусов — по всей вероятности, предводитель всей шайки. Отлично сшитый наряд дорогого шелка и кинжал миланской работы в ножнах, инкрустированных драгоценными камнями, выдавали в нем отпрыска богатой ломбардской семьи. Перед ним на поверхности бочонка лежали стопки золотых и серебряных монет, свидетельствуя о том, что, по крайней мере, в одной из трех наук, обязательных для парижских студентов (коими являлись азартные игры, соблазнение горожанок и дуэли), он изрядно преуспел. Студент-ломбардец, ехидно ухмыляясь, потряс деревянный стакан. Кости громыхнули по дну и остановились. Толпа вздохнула, как один человек. Лицо рыцаря прояснилось. Плотоядно посверкивая глазами в сторону принадлежащих ломбардцу денег, де Мерлан схватил кости и стаканчик, сделал несколько небрежных движений и выпустил кубики на деревянную поверхность. В этот момент кто-то из зрителей толкнул Жака в бок, он непроизвольно шагнул назад и оказался за широкой спиной послушника-бенедиктинца, который закрыл от него игру. Студиозусы злорадно завопили.

— Воистину неисповедимы пути Господни и промысел Всевышнего! — произнес послушник. — Вначале на кону было по ливру. Ломбардец выбрасывает три и два, рыцарь мечет два и один. Рыцарь, как опытный игрок, удваивает — ставит два ливра. У ломбардца выпадает четыре, у рыцаря — снова три! Рыцарь, желая хоть немного отыграться, ставит за шесть денье свой доспех. Ломбардец мечет тройку, а у рыцаря выпадает два! Сколько лет играю, а такого еще не видал.