Рыцарь духа, или Парадокс эпигона - [25]

Шрифт
Интервал

У окна

Знаю… Ты села сейчас у окна
И смотришь…
А за окном пожелтелый каштан
Листья роняет… осенние листья…
Дождь окропил его… мокнет каштан…
Знаю: сейчас ты сидишь у окна.
Осени сенью осенена.
В добрых глазах твоих отблески грусти.
Отблески отблесков: странно как… странно…
Листья летят и летят безустанно —
Листья каштана
С шорохом наземь ложатся.
Грустят… золотятся…
– А может быть, светит солнце?
……………………
И знаю, мысли твои обо мне,
Вчера ещё был у тебя я…
Ты помнишь? Как больно мне было
Сознанье того,
Что должен тебя я покинуть
(…Тишина, предосенняя тишь…).
Да, что должен с тобою расстаться,
Что не будешь глядеть, как глядишь,
И не буду тебе улыбаться
(…Тишина, предосенняя тишь…),
Улыбаться, как та – в зале мрачном – больная
Улыбалась тогда… умирая.
Ах, вчера ещё был у тебя я,
И знаю…
– А может быть, светит солнце?
………………………………….
На улице нет ни души,
Тихо-тихо в твоём городке,
Только падают листья в тиши,
И каштан, обнажённый, всё мокнет…
Ты сидишь, милый друг, у окна,
У окна, добрый друг, всё одна,
Моё ясное солнышко, счастье,
Моё грустное счастье в ненастье!
…Маятник, знай, всё стучит —
День за днем и за мигом миг.
(Летят, летят с каштана листья…
Тишина, о осенняя тишь…)
Как ты устала,
Сонливо
Ты голову набок склонила,
Слеза блеснула в глазах…
– О чём твои мысли, скажи?
– Отчего твоё сердце дрожит?
И я, вот здесь, как ты,
И я.
Друг друга так знаем мы,
Так знаем друг друга мы…
– Слышишь?
– Летят с каштана листья.
Летят и летят безустанно
И с шорохом наземь ложатся.
Как странно…
Ты сидишь, милый друг, у окна,
У окна, добрый друг, всё одна…
– А может быть, светит солнце?..

Слово и плоть (фрагменты)

I «И слово плотью стало…»

И слово плотью стало
И ныне живёт меж нами,
И тело, что изголодалось,
Кормлю я словами-плодами,
И пью, как студёную воду
Я слово и ртом, и дыханьем;
Ловлю ароматы я слова
И неба ищу в нем сиянье,
И свежесть листка молодого.
Вином стало слово, и мёдом,
Оно стало мясом и хлебом, —
Глаза за словами уходят
По тропам звёздного неба.
Радость – как хлеб человеку!
Боже! Ты видишь – я стражду.
Слова насущного даждь ми
Ныне и присно, вовеки.

II. «Мне чужды все ремёсла…»

Мне чужды все ремёсла,
Рождён ловцом я слов.
Весь в слух преображённый,
Я вышел в мир на лов.
Мгновения словами
Кружатся надо мной,
Жужжат с утра до ночи,
Как пчёл звенящий рой.
Меня их жгут касанья
И ранят глубоко.
Но пусть тяжки страданья,
Мне с ними так легко!
В сердце запрятаны,
Трепещут слова,
Оттого – в сердце стон.
Мёдом заклятым
Пьяна голова,
Оттого – снится сон.

III. «В тебе моя вся алость…»

В тебе моя вся алость.
В тебе моя вся зелень.
Ты мозга многопалость
И нервов изветвленья.
Удары мира яры.
Струятся многошумно
В мозгу горящем яды —
Смесь слова и безумья.
Во мне кровь молвью стала.
Земли горячим грунтом, —
Взрастай же, слово ало,
Могучим гимном бунту!

Сорок вёсен

Взыграли все сорок вёсен,
Будто сорок зелёных рек, —
В один ток, в одну глубь, в один бег
Унесло мой ветвящийся век:
Сорок гудящих вёсен,
Юное половодье
Пенную песню заводит,
Ложе взбивает любви —
Пафос промчавшихся вёсен,
Вместе с корнями дерев,
Вместе с обломками вёсел
И в клочья изорванной гривой,
Что бросил в потока зев
Какой-то
Из брызг серебрящихся лев.
И хаос зелёный лесной требухи.
Растерзанной током весёлым в крови
(Смолисто-зеленая кровь!).
И пни, вырвидубовы зубы.
Ручьи, ручейки, все – и донья и глуби —
Все на гребень волны
Сорока половодьем разлившихся вёсен,
Что, как лодка, несутся по морю, вольны,
Одному лишь желанию подчинены…
Всё несу я минуте одной,
Самой светлой и самой счастливой,
Самой яркой из всех сорока моих вёсен,
Что взыграла безбрежным весенним разливом.

Комментарии

С. 31. Покупатели кошмаров.Оркестрион – с начала XIX в. так назывался механический музыкальный автомат, имитировавший звучание оркестра (вариант названия – оркестрина). Чтобы оркестрион зазвучал, нужно было опустить монетку в соответствующую прорезь, и тогда приводился в действие механизм (пружинный или пневматический), воспроизводивший ту или иную мелодию. О благородном графе де Шантон // И о великом Нате Пинкертон. – Наг Пинкертон – в начале XX в. герой детективно-приключенческих романов, оцененных критикой как низкопробная «бульварная литература», но любимых массовым читателем. Отсюда берёт начало так называемая «пинкертоновщина». Сюжеты о знаменитом сыщике выходили регулярно отдельными многотиражными выпусками, небольшими по объёму. Благородного графа де Шантон не существует в аналогичном качестве. Возможно, эта фигура – одна из первых мистификаций Кржижановского. Также возможно, что фамилия возникла из изменённой фамилии графа де Шантелена, героя Ж. Верна. Его роман «Граф де Шантелен» публиковался по частям в журнале «Musee des families» (1864).

Надо заметить, что отсылки к несуществующим объектам, будь то персонаж, цитата и др., а также «ложные цитаты», типичны как для поэзии Кржижановского, так и для его прозы.


С. 31. Нахалы. Есть надежда на марьяж… – от фр. manage – брак, свадьба (также бытовал и карточный термин). В начале XX в. и позже слово употреблялось в значении «случайный сексуальный контакт».


С. 34. Bierhalle – «пивная» (нем.). Нем. Fraulein (обращение к девушке, к незамужней) здесь употребляется не в прямом значении, а для обозначения работницы пивной, при обслуживании посетителей не брезгающей и услугами интимного характера.


Еще от автора Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Квадратурин

«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.


Чуть-чути

«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.


Стихи и сказки

Для младшего школьного возраста Предисловие Юрия Яковлева.


Пни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Чудо с налоговым инспектором

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Клуб убийц Букв

«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.


Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".