Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий - [73]

Вместе с тем нельзя и отрицать, что князю Д.И. Вишневецкому были присущи и свойственные всем людям недостатки — сребролюбие и мздоимство, превратившиеся на государственной службе Великого княжества Литовского в казнокрадство и самоуправство. Справедливости ради надо отметить, что эти черты князь не изжил в себе и с переходом на службу к московскому царю. Словом, князь был типичным представителем восточноевропейской средневековой феодальной аристократии, для которой частный интерес всегда превыше государственного, а вассальная присяга сохранялась до тех пор, пока власть сюзерена защищала интересы землевладельца.

По сути, вся жизнь князя свелась к поиску всеми доступными (в том числе и нетрадиционными для своего времени) способами власти, государственных почестей, богатства и личного благополучия, в достижении которых он не ограничивал себя этическими правилами, что также было свойственно эпохе, в которой он жил (достаточно сказать, что в 1532 году увидел свет трактат Никколо Макиавелли «Principe» или «Государь», латинское название которого легло в основу слова «беспринципный»). По нашему мнению, спорить о морали в политической и государственной жизни не разумно в принципе, говоря как о XVI столетии, так и о наших днях, а поэтому винить князя в исторической ретроспективе в ее отсутствии будет не менее аморально.

Нельзя укорять князя и за то, что потомки его сподвижников связали с его именем многие исторические мифы и включили его образ в число их главных персонажей. В украинской исторической науке (так современной, так и досоветской) таких мифов бытует два, которые путем логических манипуляций можно свести в один: князь Д.И. Вишневецкий является основоположником запорожского казачества и создателем Запорожской Сечи. Известные нам и приведенные выше исторические документальные источники не позволяют нам согласиться ни с одним из данных утверждений.

Ко времени назначения князя Д.И. Вишневецкого старостой Черкасским и Каневским в 1550 году местные казаки представляли собой полуоседлое население подчиненных ему территорий, социальную категорию населения, находившегося от него как лица, единолично представляющего верховную власть, в административной зависимости. Они были обязаны ему ежегодным денежным оброком, натуральными повинностями (сенокосом), десятиной от всего добытого на промыслах, частью военной добычи.

При этом следует понимать и помнить, что отсутствие у днепровских казаков регулярного хозяйства и недвижимости исключало по законам того времени несение ими «стражи польной» и «службы военной», которой были государству обязаны исключительно землевладельцы и домовладельцы — бояре и мещане. Казаки привлекались на военную службу исключительно самим князем как наемники, вспомогательная сила, обеспечивающая совместные ударные действия его княжеской феодальной дружины и состоящих на государственной службе грани-зонных отрядов драбов (польско-литовский аналог московских стрельцов). Попытка князя Д.И. Вишневецкого превратить казаков в самостоятельную военную силу, сплотив их вокруг Хортицкого замка, успехом не увенчалась, и как только все материальные ресурсы островной крепости летом 1557 года были исчерпаны, и князь прекратил их снабжение, «казаки от него разошлися» в поисках более привольной, сытой и, главное, безопасной доли.

Это обстоятельство не позволяет нам отождествлять хортицкие укрепления князя Вишневецкого с первой Запорожской (или «Хортицкой») Сечью, как это делают многие современные украинские историки. Ни в одном из известных нам польско-литовских или русских источников мы не встречаем понятия «сечь» или «кош». И это не значит, что их тогда не существовало: московские Никоновская и Лебедевская летописи, как мы указывали выше, употребляют понятие «кош» (т. е. укрепленный лагерь) в описании похода князя во главе московских служилых людей на Днепр в 1558 году. Везде и всегда при их описании мы встречаем термин «замок» — фортификационное укрепление, используемое исключительно в военных целях, а инженерные сооружения, предназначенные для повседневной защиты мирного населения, назывались «острогом».

По сути, укрепления на Хортице были типичным казенным пограничным замком с гарнизоном, содержащимся за счет доходов с имений, находящихся в собственности князя, а также за счет иных его личных средств, полученных не всегда законным или честным путем (правда, построенный в нетипичном для полевого пограничного укрепления месте, что принципиального значения не имеет). По крайней мере, как только Сигизмунд II Август публично отказался от сюзеренитета над князем и объявил его предателем, тем самым отмежевавшись и от Хортицкого замка, представленного как частная инициатива, хан Девлет-Гирей I осенью 1557 года уничтожил его.

Таким образом, мы можем смело говорить о том, что князь Д.И. Вишневецкий на всем протяжении своей военно-административной деятельности на службе у двух монархов всегда действовал в русле существовавших тогда феодальных традиций, не позволяя себе оставаться без чьего-либо высочайшего покровительства. Это прекрасно понимали все восточноевропейские монархи, которым он служил, используя военные таланты и организаторские способности князя только в той мере и до той поры, которая была выгодна исключительно им. Как только действия князя, зачастую весьма успешные в локальном масштабе, противоречили или мешали их военно-стратегическим или геополитическим интересам, Сигизмунд II Август и Иван IV Васильевич препятствовали развитию успеха, отказывая в материально-техническом снабжении, подкреплениях служилыми людьми, меняя театр военных действий или выдавая планы военной кампании эвентуальному противнику, или даже прямо запрещая всякую военную активность. Это значит, что князь никогда не был свободен в выборе стратегии действий, его прерогативой оставалась тактика исполнения поставленных задач. Именно поэтому он так и не вырос из талантливого военачальника в настоящего полководца, хотя и в качестве командира войскового соединения он оставил о себе память в веках.