Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий - [7]

. Сведения о князе и его походах автор почерпнул у польского хрониста и кондотьера итальянского происхождения Алессандро Гваньини (1534–1614), прославившегося историко-географическим исследованием, которое в духе того времени многословно называлось «Sarmatiae Evropeae Descriptio, quae Reghum Poloniae, Lituaniam, Samogitiam, Russiam, Masouiam, Prussiam, Pomeraniam, Liuoniam & Moschouiae, Tartaiaeque partem completitur» («Описание Европейской Сарматии, которое охватывает королевство Польши, Литву, Самогитию, Русь, Мазовию, Пруссию, Померанию, Ливонию и Московию и часть Татарии») и было издано на латинском языке в 1578 году, а затем переиздано на польском в 1611 году в Кракове под названием «Kronika Sarmacyey Europseiey» («Хроника Европейской Сарматии»)[36]. А.И. Лызлова преимущественно интересовали сообщения А. Гваньини по «мусульманской» тематике (в предисловии он указал Хронику среди других источников и на полях привел точные ссылки), а поскольку князь Вишневецкий был непримиримым врагом Блистательной Порты и Крымского ханства, то, естественно, упоминания о них мы находим на страницах первого отечественного исторического труда. Сочинение А. Гваньини и компиляции из него А.И. Лызлова особо интересны для нашего исследования, поскольку они являются наиболее хронологически близкими ко времени бурной жизни и военно-административной деятельности князя Д.И. Вишневецкого (более того, А. Гваньини являлся современником князя и, возможно, свидетелем его походов, поскольку в польско-литовском войске имел чин ротмистра, а на Люблинском сейме 1569 года за боевые подвиги получил индыгенат, т. е. дворянство Речи Посполитой).

Дальнейшее отражение (но не научный анализ) отдельных событий жизни и деятельности князя Д.И. Вишневецкого в исследованиях историков последующих столетий при всей их субъективности и фрагментарности может быть разделено на три периода: условно назовем их «доакадемический», «академический» и «советский и постсоветский». Первый из них охватывает вторую треть XIX века до начала массовой публикации источников по истории Великого княжества Литовского; второй — период активного их активного опубликования, продолжавшийся до начала Первой Мировой войны; третий — с окончания Второй Мировой войны, когда на Украине, наконец, была восстановлена собственная научная историческая школа. В каждый из этих периодов ярко прослеживается субъективное отношение авторов трудов к личности князя Дмитрия Вишневецкого как отражение своеобразного «коллективного бессознательного» восприятия исторических процессов.

Так, в первый выделенный нами период развития исторической мысли (применительно к теме нашего исследования его типичными представителями являются А.И. Ригельман, Г.Ф. Миллер, Н. А. Маркевич, Н. И. Костомаров, Д.Н. Бантыш-Каменский) отдельным авторам трудов было свойственно крайне вольное обращение с источниками и историческими свидетельствами, их ничем необъяснимая интерпретация, следствием чего в некоторых случаях явилась мифологизация личности князя Д.И. Вишневецкого, которая оказалась не преодолена до сих пор. В частности, в целом ряде исследований указанных авторов мы находим совершенно фантастические характеристики деятельности героя нашего повествования, которые представляются их авторами как аксиома, не требующая доказательств, хотя в других научных работах оценки более взвешены и объективны. На этом основании их можно разделить на две большие группы: назовем их условно «классическими» и «украинофильскими», хотя труды представителей обоих течений так или иначе восходят к Книге степенной царского родословия, которая, как известно, впервые была опубликована в 1791 году в XX томе первого Полного собрания русских летописей, что и позволяет их объединить в литературу о князе Вишневецком так называемого «доакадемического периода».

В качестве примера «классического» академического этикета в рассматриваемом нами вопросе мы можем привести «малороссийские записки» академика С.-Петербургской Академии наук профессора Герхарда Фридриха Миллера (1705–1783), в которых князь Дмитрий Вишневецкий лаконично и совершенно объективно называется четвертым по счету назначаемым польским королем предводителем днепровских казаков, о котором Миллер, путая даты, пишет буквально следующее: «После него следовал князь Дмитрий Вишневецкий, коему помощь чинил царь Иван Васильевич, дабы тем сильнее он мог действовать против Крымцов. Храбрые его дела, как воевал Очаков и Крым водою, описаны в Степенной книге при конце. В рассуждении сих действий в 1568 году Молдавцы выбрали были его в свои Господари, но он пойман был Турками и в Цареграде смерти предан»[37]. В своих записках первый историограф России по-немецки точен и похвально корректен в обращении с используемыми источниками (неточность в указании года смерти князя вполне могла иметь характер чисто технической ошибки при наборе текста брошюры, поскольку цифры «3» и «8» весьма сходны в своем начертании).

Образец умения сохранять паритет между собственными либеральными политическими взглядами и исторической объективностью, свойственный любому интеллигентному человеку, продемонстрировал профессор истории Петербургского университета Николай Иванович Костомаров (1817–1885). В своей «Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» в главе, посвященной биографии царя Ивана IV Васильевича, он характеризует героя нашего исследования так: «В союзе с Москвой были днепровские казаки, которые тогда усиливались с каждым годом. Предводителем у них был князь Димитрий Вишневецкий, один из потомков Гедимина, человек храбрый, предприимчивый и до чрезвычайности любимый подчиненными. Он просил прислать ему войско и предлагал московскому царю свою службу со всеми казаками, с Черкассами, Каневом, казацкой Украиной на правом побережье Днепра, составлявшую ядро той Малой России, которая через столетие поклонилась другому московскому царю»