Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий - [24]

Отголоски системы организации порубежной службы, предложенной Б. Претвичем, мы находим в документах Великого княжества Литовского начала 1550-х гг., относящихся к управлению Д.И. Вишневецким Черкасским и Каневским староствами. Так, например, бояре и мещане Черкасс были повинны непосредственно перед князем Дмитрием, как представителем великого князя Литовского в этих землях двумя видами государственной службы: «сторожей польной» и ополчением. Суть первой заключалась в выставлении полевых караулов в заранее определенных местах («местъцахъ урочистыхъ») для предупреждения от вражеских набегов. Ревизия Черкасс 1552 года описывает этот вид службы так: «На поли сторожу деръжати повынни, складаючися тежъ на то вси какъ бояре, яко мещане часовъ потребныхъ, кгды на пашни выходятъ, абы кгды ся выстерегаютъ людей неприятельскихъ. А маютъ сторожу польную на местъцахъ урочистыхъ: на Тясмени у Чигирина в осми миляхъ отъ замку, на Голомъ Тясмени пять миль отъ замку, на Рдне пять миль, у Сугарева кургана 6 миль, у Великого кургана 3 мили, на Мостищахъ 3 мили, на Мошнахъ 3 мили, абы инъде, где бы потреба указывала»[123] (в степи сторожу держать повинны, совместными усилиями бояр и мещан в любое время, когда работают на пашне или когда специально выстерегают людей вражеских, а караульную службу несут на местах возвышенных… — О.К.). Из Канева наблюдение за местностью осуществлялось только во время полевых работ, «а уставичное сторожи в поле не держатъ»[124] (специальных караулов в степь не направляют — О.К.). Это объясняется тем, что Черкассы располагаются южнее, т. е. ближе к землям Крымского ханства, а поэтому обнаружение набега степняков на Черкассы являлось основанием для приведения в боевую готовность гарнизона и ополчения Канева.

Ополчение же состояло в следующем: «Повинни Черкасцы бояре служити конно, збройно и ездити съ старостой, абы безъ старосты съ служебниками его противъ людей неприятельскихъ и въ погоню за ними. А хотябъ и небыло слуху о людяхъ неприятельскихъ, одънакъже, для осторожности отъ нихъ повинни бояре съ старостою, абы съ слугами его ездити на поле разъ, и два, и три на лето. А мещане, ижъ на замокъ и на подыймованье пословъ даютъ, про то не повинни ездити на поле, алижъ съ самимъ старостой»[125] (обязаны черкасские бояре конно и с оружием ездить со старостой, а в его отсутствие — с его служилыми людьми в степь против людей неприятельских и в погоню за ними. Даже если нет известий о неприятеле, для безопасности бояре обязаны с князем или его слугами ездить в степь несколько раз за лето. Горожане, которые на содержание замка и проезжающих посольств [из Крыма и в Крым] на службу в степь ездить не обязаны, разве только с самим старостой — О.К.). Жители Канева были обязаны князю Д.И. Вишневецкому аналогичной «службой военной», с той только разницей, что круг лиц, привлекаемых к ней, был несколько шире: помимо бояр и мещан в число ополченцев включались боярские «подданные», люди «церковные» и «гости вси»[126]. Как мы видим, городское ополчение являлось всесословным и общенародным делом, да и ожидать чего-либо другого от жителей порубежья вряд ли приходилось, поскольку отражение набегов крымских татар в те годы было для них делом жизни и смерти.

«Сторожа польная» и «служба военная» были двумя взаимосвязанными элементами общей системы порубежной службы: сторожа наблюдали и контролировали местность, выискивали отряды крымских татар и осуществляли своего рода «целенаведение» на них служилых людей князя Вишневецкого и городского ополчения из числа местных бояр, мещан и феодальнозависимого населения. В связи с этим следует отметить одно весьма примечательное обстоятельство: документы ревизии Черкасского и Каневского замков 1552 года ничего не говорят о том, что местные казаки были повинны участвовать в ополчении при отражении набегов крымчаков. Следовательно, никакой особой государственной службой перед старостой как полномочным представителем великого князя Литовского они юридически не были обязаны, а поэтому не могли являться субъектами государственно-правовых отношений, т. е. считаться сословной корпорацией, и находились с князем Вишневецким в отношениях частноправовой зависимости феодала и лично зависимого от него населения.

О походах и подвигах пана Бернарда Претвича и его боевых сподвижников — князей Семена Пронского, Федора Сангушко, Богуслава Корецкого и Дмитрия Вишневецкого — мы знаем из мемуаров самого воеводы, которые им были написаны как дополнения к защитительной речи (так называемой «Апологии»), произнесенной им 14 декабря 1550 года на заседании Коронного Сената в Кракове, созванном по требованию короля Сигизмунда I Казимировича (Старого) в ответ на жалобы двора турецкого султана Сулеймана I Кануни на враждебные действия приграничных польско-литовских старост. По его настоянию было начато судебное следствие, которое, однако, превратилось в фарс. Подобно тому, как турецкое правительство, поощрявшее татарские набеги, ссылалось на своеволие причерноморских кочевников, польский и литовский дворы также покрывали своих пограничных героев, отвечавших «бусурманам» карательными экспедициями и просто грабительскими налетами.