Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий - [25]

«Когда они появились и начали управляться при воеводе Белзком (пане Николае Сенявском — О.К.) в рыцарской службе, тогда начали зарастать пути и тем мелким ватагам в земли королевские, особенно белгородским и очаковским (татарам — О.К.), которые в то время наибольший вред причиняли, несмотря на мир короля с турецким султаном, а теперь им положен конец усилиями воеводы белзкого и нас, слуг королевских»[127], — отмечал староста Барский. Из этого фрагмента, в котором самому себе пан Бернард Претвич отводит весьма скромное место по сравнению со своими сподвижниками, можно, однако, сделать вывод, что все они появились на пограничной службе несколько позже, когда всем стало ясно, что с крымскими и днепровскими татарами вполне можно бороться и побеждать их.

Что же касается непосредственно князя Дмитрия Вишневецкого, то он, по нашему мнению, появился в окружении пана Бернарда не раньше лета 1548 года, поскольку ранее был занят судебными тяжбами, от которых освободился только по восшествии на польский и литовский престол Сигизмунда II Августа. Вполне возможно, он сделал это вынужденно, чтобы на некоторое время исчезнуть на порубежье из поля зрения двора короля Польского и великого князя Литовского и там окончательно военными подвигами обелиться от последствий уголовного преследования со стороны вдовствующей польской королевы Боны Сфорца за грабеж ее крестьян. Как следует из опубликованных записок пана Б. Претвича, наш герой с 8 июня 1548 по 6 декабря 1549 года непрерывно находился в окрестностях Очакова, ведя активные партизанские действия совместно со «старостою брацлавським князем Богушем Корецьким, старостою барським Бернардом Претвичем, сынами гетьмана Миколи Сенявського Ярошем и Миколою»[128], не только против татар, но уже и против их сюзерена — Блистательной Порты. Именно их успешные и, в традициях того времени, жестокие набеги стали причиной многочисленных жалоб (по-украински — «реестрах кривд») от турецкого султана на имя короля Польского и великого князя Литовского Сигизмунда II Августа, ставших основанием для созыва сессии коронного Сената.

Военно-политические реалии того времени не позволили польско-литовскому монарху, недавно вступившему на престол по смерти своего отца, короля и великого князя Сигизмунда I Александровича, проигнорировать заявленные султанским диваном ноты протеста. От имени Коронного Сената было назначено расследование, окончившееся, как мы уже писали выше, слушанием дела 14 декабря 1550 года, на котором Б. Претвич характеризовал князя Дмитрия Вишневецкого «как одного из выдающихся репрезентантов (представителей — О.К.) боротьбы з татарами»[129]. Видимо, подобная аттестация со стороны «Стены подольского края» (именно такое уважительное прозвище получил староста Барский и Теребовлянский пан Б. Претвич от своих современников за военные отличия против турок и крымских татар) сыграла немаловажную роль в деле назначения князя Д.И. Вишневецкого на староство в Черкассы и Канев.

Еще одной причиной данного назначения мог стать резкий рост его материального благосостояния, который по смерти родного дяди бездетного князя Федора Михайловича получил во владение в порядке наследования родовые вотчины, которыми тот управлял как старший представитель этой княжеской фамилии. К их числу относились местечко Перемиль в Луцком повете, пожалованное князьям Ивану и Федору Вишневецким королем Польским и Великим князем Литовским Сигизмундом I Старым 15 июня 1511 года за «ихъ службу намъ веръную, и николи не омешкалую, яко слугъ нашыхъ добрыхъ, хотячы ихъ к намъ заховаты охотнейшыхъ и поспешнейшыхъ ку службе нашой»[130] («службу нам верную и поспешную, как слуг верных и добрых, желая их к нам получить за стремление и желание к службе нашей» — О.К.).

Увеличение размера земельной собственности князя автоматически повлекло за собой рост численности его феодальной дружины, благо право старшинства среди князей старшей ветви рода и консолидированные в одних руках материальные ресурсы это позволяли сделать. В 1550–1555 гг. князь Д.И. Вишневецкий мог призвать под знамена уже порядка 95–100 всадников из числа шляхты, составлявших ядро его феодального войска. Об этом свидетельствуют и данные ревизии Черкасского и Каневского замков в феврале 1552 года: в Черкассах «указалъ тежъ старовста служебниковъ своиъ ездно з броней пятьдесят молодцов приездъчихъ, а тутошнихъ Черкасцовъ и Каневцовъ, которые ему з детку служат, 11, а подводныхъ коней шестьнадцать, бубнъ, прапор»[131], всего 61 человек.

Расчет численности феодальной дружины князя позволяет определить размер его земельных владений, от которого напрямую зависело количество воинов, коих он мог призвать под знамена своего герба. После преобразования Киевского княжества в воеводство в 1508 году и выделения из его состава в самостоятельные административно-территориальные единицы земель 5-ти из 8-ми его поветов, превращенных в староства (Остерское, Овруцкое, Житомирское, Черкасское и Каневское), в основу сословного землеустройства были положены так называемые «службы» и «выслуги», размер каждой из которых составлял 10 литовских волок (или 199 десятин —