Рыбка по имени Ваня - [6]
Машку с этим слабеньким стишком вознесли до небес, затаскали по школьным вечерам и конкурсам. И — пошло-поехало.
Ещё недавно Машиным идеалом был американец Майкл Бом. Ну да, тот самый завсегдатай политических ток-шоу. В самом начале он был такой душка, такой милашка: по-американски наивный, свежий, чистенький, круглоглазый, в отутюженном костюмчике, как пионер.
Так выгодно, так необычно смотрелся на фоне базлавшей аудитории и хабалистых ведущих («колхоз-лапоть», по Машиному определению). Это сейчас он, среди наших, потерял заграничный лоск, засалился, пообтёрся, поистрепался. Тоже стал похож на хабалку в штанах. С волками жить — по-волчьи выть.
— О Майклуша! — страстно стонала Маша и льнула к пощипывавшему её губы экрану. Вытирала на голубом стекле следы жирной помады. — Как ты думаешь, он женат?
— Давно и прочно, — убивала я её мечты на корню.
Набирая чей-нибудь электронный адрес, вместо «майл. ру» — Машины пухлые пальчики непроизвольно выстукивали: «Майкл. Ру! Пишет тебе…».
Пустое вы сердечным ты она, обмолвясь, заменила…
В профилях на фото, после всех «шопов», Машу можно узнать при большом воображении. Дива! Вообще-то она находится в застарелом законном браке: всё лень до ЗАГСа дойти, развестись. Брак то ли фиктивный, то ли гостевой, чёрт их нынче разберёт.
Последний муж — большой чин в управлении культуры. Сидит в натуральном кожаном кресле, в кабинете с секретаршей и селектором, подписывает бумаги. Благородная серебряная седина, чистый сократовский лоб, интеллигентная бородка, тонкие золотые очки. Готовый герой из чеховской пьесы.
— Редкостная сволочь и тупица невообразимая, — характеризует Маша. — Типичный надуватель щёк.
Её статус в виртуале: свободна, в активном поиске. Так, на всякий случай. А вдруг отыщется на просторах интернета какой-нибудь вдовец миллиардер. Пылко напишет в личку: «О дивная! Очарован вашими гениальными стихами! Приглашаю на свой экваториальный остров. Высылаю платиновое кольцо с бриллиантом пять карат и личный самолёт…».
Каждое утро Машка, во вздыбленной, задравшейся ночнушке, с всклокоченными волосами, с мятым лицом, не умытая — что называется, не перекрестив лба, несётся к компьютеру.
Новости её не интересуют. Арабы устроили очередной теракт — мимо. Едва не затонул паром — а и хрен ли с вами. Сомалийские пираты захватили судно — побоку. Померла от наркоты очередная звезда, весь мир в трауре — на фиг, на фиг.
Лихорадочно колошматит по клавишам, с раздражением расшвыривает и захлопывает всплывающие картинки: с душераздирающими предвестниками грядущих катаклизмов и катастроф, с глобальным потеплением, с астероидом, несущимся к Земному Шару. Плевать, мимо, мимо!
Вчера в своём блоге она разнесла в пух и прах, жестоко высмеяла конкурентку, московскую фифу- рифмоплётку. Ей не терпится ревниво сравнить рейтинги, подсчитать «лайки» и ответить на комменты. На кого-то огрызнуться, кому-то послать сердечко и нежный, многообещающий поцелуй. Кого-то просто послать подальше.
До нашего культурного мероприятия ещё куча времени. Маша милостиво постановляет, что я заслужила кофе и бутерброд. Через огромные просторные комнаты анфиладой, под высокими сводами, мы идём на кухню. За нами остаются чёткие следы на пушистом, серебристом от пыли полу.
на манер Маяковского, рублено декламирует Маша. Энергично расшвыривает ногой всё, что попадается по пути: туфли, сумки, книжки, исписанные листы А4, комья пыли, какие-то тряпки.
— Наводить чистоту — самое странное и бессмысленное занятие, — объясняет она грязь в квартире. — Совершенно дебильный ритуал. Поднимешь фигурку — вытрешь — опустишь на место. Поднимешь салфетку — вытрешь — опустишь на место. Поднимешь диплом в рамке — вытрешь — опустишь на место. Поднимешь… А-а-а! Поднимешь — озвереешь — запустишь в первого встречного!
Маша фантазирует дальше. Если бы палачи знали, что это самая страшная пытка! Всучили бы истязуемым ведро и тряпку, и велели проводить тщательную влажную уборку утром и вечером. Матёрые преступники сходили бы с ума, рыдали как дети, валялись в ногах, умоляли о пощаде и каялись в совершённых и несовершённых грехах.
И только наши святые женщины… И только наши женщины до смерти несут возложенную на них епитимью. Вероятно, воображают, что после смерти на их надгробном камне высекут золотом:
«Усопшая была чистюля, каких поискать, и посвятила жизнь идеальному порядку в доме.
P. S. Полола огород, варила вкусный борщ и солила огурцы (работала на уборную)».
Маше подобная эпитафия не грозит. Кладбищенские паломники с благоговением будут заваливать её холмик цветами. Молодёжь — читать посвящённые усопшей стихи, пачками стреляться и травиться на её могиле. Бесконечные экскурсии, массовая истерия, слёзы, розы-мимозы, дозы… М-да, и дозы тоже.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
Любите про маньяков – вам сюда. Ну и герои собрались в этой книге: просто паноптикум живых мертвецов. Иногда они маскируются, и их не отличить от людей, живущих между нами. Тогда они особенно опасны. Причём дамы-«зомби» не отстают от сильного пола. Кого-то обязывает к жутковатым поступкам профессия: похоронный фотограф. А кто-то просто слишком нежно любит свою маленькую дочку и ради неё готов на всё.
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.
«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.
Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.