Я заметила, что у воспитательницы сделалось какое-то кислое выражение лица: ей явно не по нраву пришлась моя просьба. Она пожала плечами и неопределённо пообещала: «Ну, хорошо. Я передам…»
Знала бы, во что выльется моё обращение. Назавтра я вела сынишку в садик. Наперерез мне с противоположной стороны улицы быстрым, размашистым шагом подошла женщина. Это была Алёшина мама. Видно было, что она вся кипит.
— Ты чего распускаешь сплетни о моём сыне и нашей семье, что мы такие-сякие?! Это ещё неизвестно, какая у тебя самой семья! Попробуй, вякни что-нибудь ещё об Алёше, пожалеешь!
Она грубо тыкала, наступала на нас, теснила к бордюру, сжимала кулаки и, кажется, вот-вот могла ударить. В ней явно взыграла люмпенская гордость. Я сжимала ручонку сына и — каюсь — тоже сорвалась на крик. Перепалка, вернее, ор, длилась минуты три. Слава богу, не дошло до потасовки. Мама Алёши ещё долго выкрикивала угрозы в наши спины. На моего сынулю было жалко смотреть: он весь покраснел и дрожал, опустил головку. Из глаз капали слезинки.
Отведя сына в группу, я немедленно пошла к заведующей. Хотела, чтобы для разговора вызвали воспитательницу, но та принимала детей — ей было некогда.
— Я знаю вашу ситуацию, — сказала заведующая. — Только знаю её в несколько ином свете. Это ваш сын громко матерится, и это могут подтвердить и воспитатель, и нянечки, и дети.
Я сначала онемела.
— Что вы такое говорите?! У нас интеллигентная семья, мы даже на повышенных тонах не разговариваем.
— Не знаю, не знаю…
Честное слово, могу поклясться, что у заведующей было удовлетворённое, более того — довольное выражение лица! Дескать, получила? Поставили тебя на место. Будешь тут права качать…. Интеллигентка. Не хотите ходить в рабоче-крестьянский детский сад? Нанимайте няню или отдавайте в частный садик.
Дома первым делом поговорила с сыном, правда ли это. Бедный мой сынишка снова покраснел, возбудился, на глазёнках появились слёзы.
А дело обстояло так. Хитрый Алёша знал, что если он будет в садике материться громко — его поругают и накажут. Он подходил к моему малышу и шёпотом на ухо говорил: «Ты — … (плохое слово). А ещё ты — … (снова плохое слово)».
Мой сын весь вскидывался от возмущения. Он чувствовал, что слова нехорошие, грязные, хотя и не понимал их смысла (а откуда, мы же не материмся). И пока ещё, в отличие от хитрого Алёши, не знал, что нельзя их громко повторять. Поэтому кричал на всю группу: «Я не… (такой)! И не… (такой)!» Алёша проделывал эти мерзкие вещи и с другими детьми, но там родители молчали в тряпочку.
Утром я зашла в заведующей и рассказала, как всё было на самом деле. У неё было скучающее выражение лица, она вертела ручку и смотрела в окно. Она мне не верила или не хотела верить.
Как мне стало больно! Я поняла, что бьюсь лбом о каменную стену. Написать в управление дошкольного образования? Там сплошь сидят её подруги, такие же дамы предпенсионного и пенсионного возраста. Им лишь бы день прошёл и родители поменьше «возникали». В их возрасте за 50, наверно, одно желание: придти домой, надеть на распухшие варикозные ноги мягкие шлёпанцы и брякнуться на диван — смотреть сериалы.
Я слышала, — продолжает подруга, — что за границей, если воспитательница рожает ребёнка, её сразу — кыш из садика. Потому что ждать от неё справедливого и неравнодушного отношения к чужим детям уже не стоит. Она будет любить только своего ребёнка — таков материнский инстинкт. В природе у животных чужие детёныши — конкуренты твоих детей, и их нужно уничтожать. Мы недалеко ушли от животных.
По себе могу судить: пока не было своих детей — я с удовольствием играла с чужими детьми, мне было интересно и весело. А как родила — абсолютно охладела к чужим детям. Сюсюкала только из вежливости, а на самом деле для меня был и есть один свет в окошке — мой сынуля.
Знакомая, помолчав, спрашивает:
— Ты ведь в газете работаешь? Ты напиши вот что. Что нужно брать в воспитатели молоденьких незамужних девчонок — они будут с ребятками кувыркаться на лужайках, плюхаться в лужах, лазить по деревьям, как ровесницы. А не то, что эти клуши: укутаются и стоят между собой «тыр-тыр-тыр».
— Напишешь?! — она с надеждой смотрит на меня.
Что ей сказать? Что матерится вся страна? Что эстрада без хамоватого непечатного словца — уже и не эстрада? Что отдельные выражения главного дипломата недалеко ушли от словарного запаса урки из подворотни? Что уркаганские словечки, к восторгу населения, проскальзывают в речах главных лиц государства и любовно передаются из уст в уста? Куда до них маленькому мальчику Алёше.