Рыбалка в Америке - [19]

Друг сказал, что она очень хорошо готовит. Что на этой одноконфорочной плитке под персиковым деревом она сооружает настоящие деликатесы.

Они выстроили для себя отдельный и очень славный мир. Арт обладал мягким голосом и приятными манерами, что позволяло ему иногда подрабатывать сиделкой у повредившихся в уме богатых пациентов. Он делал на этом неплохие деньги, но временами сам начинал чувствовать себя больным. Тогда он как бы выходил из игры. Она по–прежнему служила в телефонной компании, но ночными делами больше не занималась.

Они до сих пор выплачивали счета, которые повесил на них сутенер. Понимаете, прошло уже несколько лет, но они по–прежнему за это платили: за кадиллак, модную аппаратуру, дорогую одежду — все то, что так любят цветные сутенеры.

После того первого визита я появлялся у них еще не раз. Происходили интересные вещи. Я почему–то был уверен, что кот 208 назван так в честь номера, в котором они жили, хотя знал, что он должен начинаться с тройки. Комната располагалась на третьем этаже. Все очень просто.

Обычно я находил их, ориентируясь скорее по топологии отеля «Рыбалка в Америке», чем по числам. Я так никогда и не выучил номер их комнаты. Подсознательно я помнил, что он начинается с тройки, но и только.

И несмотря ни на что, мне как–то легче было навести в голове порядок, считая, что кота назвали в честь номера комнаты. Такая версия происхождения имени 208 представлялась мне вполне логичной. Но, разумеется, она не имела с действительностью ничего общего. Я все придумал. Кота звали 208, а номер комнаты начинался с тройки.

Откуда взялось имя 208? Что оно значит? Время от времени я об этом задумывался, пряча вопрос среди прочих мыслей. Но не стоило портить себе жизнь, ломая голову над этой загадкой.

Только через несколько лет и совершенно случайно я выяснил истинный смысл имени 208. Однажды воскресным утром, когда солнце только показалось над вершинами холмов, зазвонил телефон. В трубке раздался голос одного из моих близких друзей:

— Я в вытрезвителе. Забери меня отсюда, а? Тут зеленые черти палят черные свечи!

Чтобы внести за друга деньги, я отправился в судебную палату, и там вдруг выяснилось, что контора, выпускающая под залог арестантов, находится в комнате номер 208. Все оказалось очень просто. Я заплатил десять долларов за жизнь друга и узнал истинный смысл 208 — талый снег спустился с гор к рыжему коту — тому, что живет и играет в отеле «Рыбалка в Америке», верит, что он единственный кот в мире, никогда не видел других котов и ничего не боится; по полу ванны там разбросаны газеты, а на плитке варится что- то вкусное.

ХИРУРГ

Новый день на Малом Краснорыбьем озере обещал быть ясным, как первый проблеск рассвета или как луч восходящего солнца — несмотря на то, что уже давно рассвело, солнце поднялось на небо, и стояло позднее утро.

Хирург достал нож из болтавшегося у него на поясе футляра, затем, поэтично продемонстрировав остроту лезвия, перерезал карпу горло одним точным движением и бросил рыбу обратно в озеро.

Карп неуклюже и мертво плюхнулся в воду и, честно выполняя все дорожные правила мира — ШКОЛЬНАЯ ЗОНА СКОРОСТЬ 25 МИЛЬ В ЧАС — пошел ко дну. Там он и улегся белым животом вверх, словно покрытый снегом школьный автобус. Проплывавшая мимо форель на миг задержалась, бросила на карпа взгляд и поплыла дальше.

Мы с хирургом говорили об АМА[28] Понятия не имею, на кой черт нам понадобилась эта тема, но так уж вышло. Хирург вытер нож и сунул его обратно в футляр. Я действительно не помню, как мы добрались до АМА.

Хирург сказал, что потратил двадцать пять лет, чтобы выучиться на врача. Его университеты прерывались депрессией и двумя войнами. Еще он сказал, что оставит практику, если Америка и дальше будет социализироваться.

— Ни разу за всю мою жизнь я не отказал пациенту, и не знаю ни единого врача, кто смог бы это сделать. В прошлом году я потерял шесть тысяч долларов из–за неоплаченных счетов, — сказал он.

Я хотел было заметить, что больных людей ни при каких условиях нельзя называть неоплаченными счетами, но решил промолчать. На берегу Малого Краснорыбьего озера невозможно что–то доказывать или менять, и, как только что выяснил карп, это место плохо подходит для косметических операций.

— Я три года проработал в Юте на какой–то профсоюз, у них имелся специальный медицинский план, — сказал хирург. — Никогда больше я не стану практиковать в таких условиях. Пациенты считают, что владеют тобой и твоим временем. Они относятся к врачу, как к личному мусорному ящику.

Я прихожу домой, сажусь за стол, и в это время раздается телефонный звонок. «Помогите! Доктор! Я умираю! Живот! Это невозможно терпеть!» Я встаю, бросаю ужин и отправляюсь к больному.

Он открывает мне дверь, в руке бутылка пива. «А, доктор, заходите. Хотите пива? Я как раз смотрю телевизор. Все уже прошло. Правда, здорово? Как будто выиграл миллион в лотерею. Садитесь. Сейчас принесу пиво. Там показывают Эда Саливана».

— Нет уж, покорно благодарю, — сказал хирург. — Я отказываюсь практиковать в таких условиях. Спасибо, не надо. Благодарю покорно.

— Я люблю охотиться и ловить рыбу, — продолжал он. — Ради этого я переехал в Твин–Фоллс. Мне говорили, что в Айдахо хорошая охота и рыбалка. Увы, меня постигло разочарование. Я оставил практику, продал дом в Твине и сейчас подыскиваю новое место.