Рыбалка в Америке - [14]

Работа приятная, но не всегда легкая. Часто облака закрывали солнце, и становилось совсем темно. Чтобы ловить рыбу, пригодились бы свечи или фосфоресцирующее отражение.

Однажды начался дождь. Стало темно, жарко и очень влажно. Конечно, я сидел тут слишком долго. Я заработался. Поймал семь рыб за пятнадцать минут.

Рыбы в телефонных будках были хорошими ребятами. Целая куча молодых форелей–головорезов от шести до девяти дюймов длиной — подходящий размер для сковородок и для местных звонков. Иногда попадались одиннадцатидюймовки — для междугородних разговоров.

Мне нравились форели–головорезы. Они устраивали настоящие драки, сражаясь с донными камнями, и выпрыгивая из воды спиной вверх. На шее у них развевались оранжевые шарфы в честь Джека–Потрошителя.

Еще в ручье водились упрямые радужные форели; очень плохая через них получалась слышимость, но и они шли в дело — как бесплатные общественные линии. Время от времени я вытаскивал и их тоже. Рыбы были короткими и толстыми, почти одинаковыми в длину и в ширину. Кто–то назвал такую форель квадратной.

Обычно я тратил час, чтобы добраться до ручья на попутке. Неподалеку текла река. Не очень большая. У ручья я отмечал свой приход. Оставлял карточку у стенных часов и забирал ее, когда приходило время возвращаться домой.

Как–то ранним вечером я поймал горбатую форель.

В тот день меня довез до ручья фермер. Он посадил меня в грузовик у светофора рядом с фасолевым полем и за всю дорогу не произнес ни слова.

Фермер остановил машину, подобрал меня и поехал дальше, совершая эти действия так же автоматически, как если бы запирал амбар — тут не о чем говорить; и тем не менее, я перемещался по дороге со скоростью тридцать пять миль в час, смотрел, как мимо проплывают дома и деревья, появляются и исчезают перед моими глазами куры и почтовые ящики.

Потом дома закончились.

— Мне сюда, — сказал я.

Фермер кивнул. Грузовик остановился.

— Спасибо, — сказал я.

Ни единым звуком фермер не оскорбил тонкий слух ценителей Метрополитен–Оперы. Он просто еще раз кивнул. Грузовик поехал дальше. Обыкновенный молчаливый старик–фермер.

Через несколько минут я отметил свой приход к ручью. Оставил карточку у стенных часов и вошел в длинный туннель из телефонных будок.

Я прошел по воде примерно семьдесят три будки. Из расщелины размером с вагонное колесо вытащил двух рыб. Это была моя любимая дыра, в ней всегда застревала одна или две форели.

Расщелина представлялась мне похожей на точилку для карандашей. Я совал туда свое отражение и оно возвращалось остро отточенным. За два года я поймал на этом месте, наверное, штук пятьдесят форелей, несмотря на то, что дыра была не больше вагонного колеса.

Я ловил рыбу на лососевую икру, еще у меня был крючок номер 14 и четвертичная леска. Две рыбины лежали на дне корзины, укрытые листьями папоротника, мягким и тонким из–за влажных стен телефонных будок.

До следующего хорошего места нужно было пройти сорок пять будок. Туда, где кончалась темная и скользкая от налипших водорослей гравиевая дорожка. Она обрывалась у небольшой отмели рядом с белыми камнями.

Один из камней выглядел немного странно. Плоский белый камень. Он лежал в стороне от других и напоминал мне белого кота, которого я видел в детстве.

Дело было в Такоме, штат Вашингтон; кот упал, или его сбросили, с высокого деревянного пешеходного тротуара, взбиравшегося на крутую гору. Кот лежал внизу на парковочной площадке.

Падение не прибавило коту объема, а после этого на нем еще постояло несколько машин. Конечно, в те далекие времена машины были совсем не такими как сейчас.

Их уже больше не увидишь. Совсем старые автомобили. Машины ушли с автотрасс, потому что перестали им соответствовать.

Плоский белый камень в стороне от других камней был похож на того мертвого кота, как будто кот опять лежал здесь, среди 12,845 телефонных будок.

Я забросил крючок с лососевой икрой, поплавок задрожал над камнями и ОПА! отличный бросок! рыба несется по течению, срезая углы и оставаясь в глубине — тяжелая, сильная, бескомпромиссная рыба, потом она прыгает, и на секунду мне кажется, что это лягушка. Я никогда не видел таких рыб.

Проклятье! Что за чертовщина!

Рыба опять уходит в глубину, и я чувствую, как ее жизненная сила поднимается по леске прямо к моей руке. Струна превращается в звук. Так, словно, сверкая красными огнями, прямо на меня летит сирена скорой помощи — через секунду она проносится мимо и растворяется в воздухе, становясь сиреной воздушной тревоги.

Рыба прыгнула еще несколько раз, по–прежнему похожая на безногую лягушку. Потом она устала и поглупела настолько, что я смог подвести ее к поверхности воды и поймать сачком.

Это оказалась двенадцатидюймовая форель с огромным горбом на спине. Горбатая форель. Я никогда таких не видел. Горб, наверное, образовался в молодости после ранения. Может, на нее наступила лошадь, или в грозу упало дерево, или форель–мама метала икру там, где строился мост.

Отличной штукой оказалась эта горбунья. Я только жалел, что не могу сделать с нее посмертную маску. Не столько с ее тела, сколько с энергии. Вряд ли найдется человек, который смог бы понять ее тело. Я положил рыбу в корзину.