Рябиновая ветка - [4]

Все в это утро казалось доктору необыкновенно интересным и значительным, словно впервые видел он тракторы, свежие озимые, влажную землю. И председатель колхоза, такой внешне суровый в рабочей обстановке, и юношески восторженный наедине, казался доктору особенно милым и приятным человеком. Татаринцев никогда не упускал случая подтрунить над его восторженностью, но сейчас он молча слушал его, отдаваясь ощущению тепла и душевной легкости.

— «Золотой дождь» сеем, — говорил Юрасов. — Теперь у нас только сортовые семена будут. Мы, Юрий Николаевич, так решили, что нам надо все самое лучшее иметь. Тагилок зимой завели. Они нам удой поднимут. К осени плотину на озере разберем, вычистим его, а весной напустим туда зеркального карпа-годовика. И от него будем порядочный доход иметь.

— Помните, доктор, — продолжал Юрасов, поощряемый молчанием Татаринцева, — какими Ключи пятнадцать лет назад были? Теперь вот никто телят в избе не держит… А тогда… сараи-то худые были. Вы как-то у нас в избе отца с матерью крепко, помню, пробирали! Я ведь вас с того времени и помню. Уж очень вы сердиты были. А теперь вот больницу построили. Ничего больница, даже вы не жалуетесь. Построим и еще лучше и для вашей лаборатории целый дом отведем.

— Ух ты, — не удержался доктор и улыбнулся, — понесли, держи наших.

— Вы вот любите посмеяться, — продолжал говорить Юрасов, не обижаясь на доктора, — а я, как один останусь, — все думаю: какими наши Ключи лет через пятнадцать будут? Ведь теперь, Юрий Николаевич, грамотного народа много в селе. И не таких, как я. Разве я грамотный. Кончил три класса. Вот армия за три года еще помогла. Нет, теперь грамотные десятилетки кончают. У нас есть трактористы, доярки — десятилетку кончили. Вот они грамотны! А наши дети еще грамотнее будут. Все, что мы сейчас имеем, — для них. Понимаете, как жизнь дальше складываться будет?

— А что наши дети через сто лет сделают!… — опять не удержался доктор.

— Вы, Юрий Николаевич, все смеетесь…

— Милый ты мой, что и говорить, хорошо через пятнадцать лет будет. Надо вот сегодня все лучше делать. Вся наша работа для будущего. Ничто не пропадет! А вот с севом вы отстаете.

— Нас погода задержала. В пять дней посеем.

— Это надо потом считать.

Юрасов часто останавливал лошадь и шел к трактористам, смотрел глубину вспашки, проверял высев семян на гектар. Доктор молча всматривался в людей, с удовольствием отмечая черты хозяйской рассудительности, усердие колхозников в работе.

В полдень они приехали на полевой стан четвертой бригады и остановили лошадь возле нового дома. Доктор пошел осмотреть помещение, а Юрасов, крупно шагая, направился к группе людей, столпившихся на поле у трактора. Доктор отметил в книжке, что в стане не хватает обеденной посуды, что нужно бы украсить помещение: повесить занавески на окна, на голые стены — плакаты; побольше привезти книг, журналов, и вышел на улицу.

К стану подошли Юрасов и высокий старик — бригадир Баклушин, с узким бородатым лицом и большими прозрачными ушами.

— Разве можно так работать? — горячился Юрасов. — Поломался трактор, надо немедленно посылать человека в МТС. Чего же сидеть?

— На себя понадеялись, Степан Трофимович, — глухо сказал Баклушин.

— Не надо было надеяться. Времени вы не жалеете, Видишь, что теперь получилось? А если бы с утра послали в МТС, трактор давно бы уже работал. Нехорошо.

— Вернем это время.

— Конечно, надо вернуть. Я к тебе завтра заеду, посмотрю. Эх, а как я надеялся на вашу бригаду! Ну, думаю, кто-кто, а четвертая не подведет…

Из-за угла вывернулась бричка и остановилась. У крыльца тяжело спрыгнул на землю Морозкин.

— Видел? — спросил он Юрасова, торопливо поздоровавшись с Татаринцевым. — Я тебе говорил, что на кого больше надеемся, те скорее подвести могут.

— Это вы уж напрасно так про нас говорите — вернем свое время, — обиженно ответил бригадир.

— Я сейчас в МТС поеду, — сказал Морозкин, не слушая Баклушина. — Где у них все разъездные механики сидят? Все утро езжу и ни одного механика не найду.

У трактора закричали и замахали руками. Баклушин пошел туда. Морозкин хмуро посмотрел ему вслед.

— А здорово нас, Юрасов, четвертая бригада подвела…

— Ну уж и подвела. Они нагонят.

— Ну, известно, ты готов за всех заступиться. Посмотрю вот, когда вы сев кончите.

— Да уж как-нибудь кончим. Хуже других работать не умеем.

Они стали повышать голоса. Доктор с удивлением наблюдал, как между ними, казалось, такими дружными, готова вспыхнуть ссора.

— Ну, хватит, — оборвал разговор Морозкин и свирепо расправил усы. — Новость знаете, доктор? — спросил он Татаринцева. — Бабку нашли. На Сорочьих хуторах жила. Ну, я поехал. Вы далеко?

— Хотим с доктором все станы посмотреть, — ответил сквозь зубы Юрасов, все еще сердясь на Морозкина.

— Это хорошо. Вы нам, Юрий Николаевич, потом на сельсовете о станах расскажете. Вот здесь никак умывальника большого поставить не соберутся. Ну, в добрый час! Я — в МТС.

Когда Морозкин отъехал, доктор сказал:

— Странные вы люди, из-за пустяков чуть не поссорились.

— Какие же это пустяки? Придирается…

Они поехали дальше.

Некоторое время оба молчали. Потом Юрасов повернулся к доктору и спросил осторожно: