Русское счастье - [56]

«Три тысячи тонн цитрусовых на борту – оставшийся груз придется накапливать в модуле. Трое суток туда, – рассуждал Тристан, сидя в мягком кресле грузовика, мягко несущегося по шоссе, – пять дней на выгрузку. Успею на пару-другую дней домой, потом самолетом назад».

Тристан прикрыл глаза, но водитель не давал возможности помечтать, он теребил за рукав, назойливо досаждая – грубить не хотелось. Водителя не интересовала тема общения, ему подавай скабрезности. Известный посыл пришелся по звучанию ему по душе, и он включил его в мотив мелодичной греческой песни. Звучало уморительно смешно: из набора слов развивался шальной смысл. Тристан пожалел, что под рукой не оказалось диктофона.

У барака стоял красный «Порше» хозяина. Он сидел с девчонками за столом, где обычно обедали. Встретил он Тристана мрачновато, сдержанно поздоровался и пригласил в дом к Соне. Для своих зрелых лет он все еще пыжился – любил форс. «Порше» рванул с места, как по отмашке к старту.

– События не в нашу пользу, – начал Архи без предисловия, – пацан взбрыкнул, хотя рыльце в пуху. Подключили посольство. Скажи, мне это сейчас надо? С русскими вечный головняк. У турка – так, царапина, оказалось, накручивает дивиденды. Пацанам корячится срок, и Галина показывает не в их пользу, тут что-то не так. Я пытался с ней поговорить, но она стоит на своем. Разведка донесла: у тебя с ней роман?! Угомони ее.

– Архи, однако, ты и шпаришь по-русски.

– Разве я могу забыть то, с чем родился? Первое слово мое было русское – «мама». Я и думаю по-русски, поэтому жену свою, гречанку, не всегда понимаю. Ближе к телу, как говорил почитаемый мной Мопассан. Итак, не просто поговори, а уговори – все пойдет по другому раскладу. Вычту с пацанов, заплачу турку, и все замнется. Действуй. Давай по пиву? Я сегодня отправляюсь в лоно семьи, но стаканчик можно.

Глава 6

Галина стояла на веранде, облокотившись на перила, голова повернута в сторону дома Сони – от голоса вздрогнула.

– Что ты наговорила на Женьку? – с раздражением бросила ей в спину их общая с Женькой подруга.

– Ничего я не наговаривала, сказала всю правду.

– За такую правду их со Славкой посадят! А они тебя выручали!?

– Спроси у меня, я их об этом просила? Ты давно запала на Женьку – иди, проведай и спроси, так ли на самом деле было.

– Жалко Женьку, он открытый и добрый, наивный еще…и тебя любит. Меня он не хочет. Это ты у нас за погонщика львов.

– Ты мало выматываешься на работе, откуда столько энергии?

– И ты, я вижу, находишь ее – нашла же себе новую утеху.

– Возьми своего Жендоса со всеми потрохами, у меня с ним ничего и не было. Не мое он, понимаешь, ты? В трудное для себя время защиту искала.

– Ой, Галчонок, ты это вправду?

– Вп-правду, вправду, – передразнила она ее, – п-поль-зуйся, сколько переваришь.

Сказала и с видом победительницы вошла в свою комнату. Провалялась с час без сна.

«Сам ни за что не зайдет, больно правильный. А…, что мне терять. Если Архи озвучил, значит, все о нас знают».

Галина вышла на веранду и почему-то украдкой, стараясь не выдать себя, прокралась в противоположную сторону.

«Что я крадусь? Небось, остатки праведности дают о себе знать?»

Тристан лежал. Взгляд ловил оливковую ветвь. «На корню – унылая, поникшая, а неделю простоит в вазе, как едва сорванная, и плоды не подвянут. Живет-не живет, растет-не растет, сродни вездесущей крапиве – внешне безнадежно поникшее деревце, а создай лучшие условия – зажирует, листья распушит – залюбуешься кроной. Плоды тогда в тягость: не для тяжелой ноши мы рождены – сбросит их еще пустоцветом. И человек так же: вначале – хотя бы хлебушка, затем – с маслицем, за зрелищами – высосанных фантазией излишеств. Классика– литература – вот та подпитка внутренней энергии». Этим принципом он жил до сих пор.

Легкий стук прервал размышления.

– У тебя телепатия? Мне не хватало тебя.

– Тристан посадил Галину на колени, зарывшись лицом между замалиневшим ушком и загорелой шейкой. Удивительное чувство открылось в Тристане после ее тесного женского присутствия. Хотелось дерзать, хотелось жить, хотелось творить!

– Ты знаешь все мои уязвимые точки, – шепнула она, целуя его всклокоченные лежанием волосы.

В первый миг он сделал попытку развить теорию соответствий, а в следующий он этого испугался:

«О чем ты, дружище? Она рядом и она так желанна?!».

Галина могла легко менять русло его мыслей, что напоминало ему дар давнего больничного опекуна. Саркисов! Вспомнить бы, как его звали. Вовчик, конечно, Вовчик, жена его звала именно так. Такому качеству невозможно научиться – это есть собирательное свойство крови предков!»

Галина поцеловала Тристана в лоб.

– Что за мысли в нашей озадаченной головке?

…Лишь утром, когда затрещал будильник, он осмелился напомнить о просьбе Архи. Галина смалодушничала, не сказав ему всей правды, но показания изменить пообещала. Рядом с ним она казалась себе ученицей: боялась вступать с ним в самую малую словесную дуэль. Она боялась его потерять, поэтому-то и включала свой наиболее веский аргумент – обаяние.

Архи и слушать не захотел о ее поездке с Тристаном. Он даже вспылил на просьбу: