Русское народничество - [17]

К концу 1847 года он уехал в Италию и там участвовал в первом действии европейской революции. Его наблюдения яркие, но журналистские, глубокие только местами. На его суждение сказывалось восхищение перед римлянами и перед формированием гражданской гвардии, и растущая оценка силы индивидуальности, которую он полюбил в каждом аспекте итальянской жизни. «Италия больше чем Рим. Это каждый маленький город и каждый отличается. Грановский, мой друг, мы по-настоящему так и не поняли Италию. Мы ошибались в деталях, как в общем мы ошибались насчет Франции.» (перевод с английского переводчика)  Он был поражен на этом раннем этапе Risorgimento сложностью итальянского возрождения и на этом брожении, так отличном от централизованной Франции, он поставил свои симпатии и надежды.

Когда он вернулся во Францию, борьба между Национальным Собранием и клубами была в самом разгаре. В этом (под влиянием того, что он видел в Италии) он признал конфликт идеологий и классов, решающая борьба между традиционным централизмом французской политики и новыми силами, которые начала выявлять революция. В этом была оригинальность его точки зрения.

Это дало ему возможность понять сущность борьбы между Ламартином и Бланки. Он видел как Франция пытается перейти границы 1793 года и продолжить революцию с того места на котором ее оставил Робеспьер. В его глазах 15 Мая было продолжением, полвека спустя, 9 термидора. Но на этот раз революционеры не были под влиянием веры в национальное собрание, как был в свое время Робеспьер, не были готовы умереть если надо за него и поэтому не были более не способны обращаться к массам. В этот раз революционеры пошли против Собрания. «Чего не осмелился сделать Робеспьер 8 термидора, перед чем он, передовой человек революции 93 года, остановился и лучше хотел снести голову на плаху, и снес ее, нежели решился спастись противно своим началам, в силу которых самодержавие принадлежало одному Конвенту,-- то сделал парижский народ 15 мая.» Он добавляет: «Вот отчего консерваторы и либералы на старый лад опрокинулись с такой яростью на Барбеса, Бланки, Собрие, Распаля; вот отчего в этот день Собрание и исполнительная комиссия, ненавидевшие друг друга, бросились друг другу в объятия. Роялисты схватились за оружие для того, чтоб спасти Республику и Национальное собрание. Спасая Собрание, они спасали монархическое начало, спасали безответную власть, спасали конституционный порядок дел, злоупотребление капитала, а наконец и претендентов. По ту сторону виднелась не ламартиновская республика, а республика Бланки, т. е. республика не на словах, а на самом деле; по ту сторону представлялась революционная диктатура как переходное состояние от монархии к республике; suffrage universel {всеобщее избирательное право (франц.).}, не нелепо и бедно приложенный к одному избранию деспотического Собрания, а ко всей администрации; освобождение человека, коммуны, департамента от подчинения сильному правительству, убеждающему пулями и цепями. Собрание, опертое на Национальную гвардию, победило, но нравственно оно было побеждено 15 мая, оно держится, как все отжившие учреждения, единственно силою штыков и не дошло даже до того, чтоб журналисты говорили об нем без явного презрения.» (http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0420.shtml «Письма из Франции и Италии» Письмо девятое  Париж 10 июня 1848 года)

Это одни из лучших строк герценовского политического анализа. Они показывают, что социализм покидает царство Утопии и романтики и выходит на политическую арену.

Но 15 мая революционное восстание потерпело поражение. Почему? Чтобы понять это Герцен вернулся к истокам движения, к дням после 24 февраля. За несколько недель, революция, как ему казалось, перешла в защиту или даже в отступление. Она была недостаточно подготовлена.  «Ламартин и люди "Насионаля" во главе движения были великим несчастием для Франции.»  (http://az.lib.ru/g/gercen_a_i/text_0420.shtml «Письма из Франции и Италии»  Письмо девятое  Париж 10 июня 1848 года) Никто не знал как извлечь пользу из периода сразу после 24-го февраля, в течении которого, согласно Герцену, могли свершиться чудеса. Республиканская партия оказалась слишком мала; выборы прошли в самом неподходящем виде, в самое неподходящее время.

Политически побежденное 15го мая, революционное движение было социально изолированно в начале июня. Партия, которую сам Герцен описывает как партию «коммунистов и социалистов и с ними парижских работников» была разгромлена. Для него,  так же как и для многих европейских социалистов, эти события были важны из-за роли пролетариата. В 1847 году, ему казалось, хоть и на короткое время, что это модель достоинства и человечности, и сразу же привлекло сравнение с русскими крепостными — сравнение, которое едва ли льстило  последним в моральном и материальном смысле. Сейчас парижский рабочий предстал в новом свете, как член революционного пролетариата. «Что за мощный народ, который, несмотря на то, что просвещение не для него, что воспитанье не для него, несмотря на то, что сгнетен работой и думой о куске хлеба, -- силою выстраданной мысли до того обошел буржуази, что она не в состоянии его понимать -- что она с страхом и ненавистью предчувствует неясное, но грозное пророчество своей гибели -- в этом юном бойце с заскорузлыми от работы руками.