Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [78]

.

В целом шляхта этих двух воеводств держалась решений сейма 1589 г. и, следовательно, принимая в основном программу Я. Замойского, все же расходилась с его группировкой по тактическим вопросам. Что касается третьего малопольского воеводства — Люблинского, то его постановления, как правильно отметил К. Лепши[784], были верным отражением политической программы Я. Замойского. Шляхта констатировала, что Корона терпит «немалые кривды и шкоды» от России, и поэтому давала послам полномочия для осуществления всех необходимых мер против нее, включая и воину[785].

Если в Малой Польше, таким образом, в тех или иных формах была санкционирована экспансионистская (вплоть до наступательной войны) политика по отношению к России, то в других районах Короны мы наблюдаем столкновение различных тенденций.

Это явление характерно прежде всего для территории огромного Русского воеводства. Так, на Вишенском сеймике, где собиралась шляхта с большей части территории воеводства (земли львовская, жидячевская, перемышльская и саноцкая), были приняты постановления, близкие к ухвалам люблинского сеймика:, необходимость мер против России, включая и войну, если будет нужно[786]. В то же время сеймик Галицкой земли, констатируя, что положение страны действительно вызывает тревогу, настоятельно просил короля, «чтобы по примеру предков своих» добивался прочного мира со своими соседями «и без причины войны против них не начинал»[787].

Еще более сложная ситуация сложилась на территории Великой Польши. Здесь сеймик воеводства Серадзского дал послам полномочия для выступления против Московита — «наследственного врага», который «причины [к тому] дает, чтобы война [против него], давно начатая, кончена была»[788]. Сеймик воеводств Познанского и Калишского не смог занять определенной позиции, поручив своим послам выяснить, нужна ли такая война и какие необходимы для ее ведения войска и средства[789]. Шляхта же земли Велюнской выступила против войны, прямо ссылаясь на то, что литовцы заключили перемирие с царем[790]. Против войны высказались также Брест-Куявское и Иновроцлавское воеводства[791].

Среди этих материалов налицо существенные пробелы (нет данных о позиции Ленчицкого воеводства, Мазовии и украинских воеводств Короны, кроме Русского[792]), однако взятые в целом постановления 9 коронных сеймиков свидетельствуют о значительных сдвигах в позиции коронной шляхты. Если в 1585 г. шляхта в основном недоброжелательно отнеслась к планам войны с Россией, видя в них прежде всего «утеснение» своих подданных, то к 1590 г. группа политиков во главе с Я. Замойским получила поддержку ряда воеводств, открыто одобривших планы наступательной войны на Востоке. С некоторыми различиями тактического порядка за программой Я. Замойского пошла на этом этапе основная масса шляхты Малой Польши и Русского воеводства, в то время как в Западной и Центральной Польше позиции лагеря Я. Замойского были гораздо более слабыми. Такое размежевание противников и сторонников войны не представляется случайным. Закономерно, что экспансионистская внешнеполитическая программа Я. Замойского получила одобрение именно тех групп господствующего класса Речи Посполитой, которые на протяжении столетий были главной силой польской феодальной экспансии на Восток.

Если в Короне Я. Замойскому и его приверженцам удалось добиться заметного успеха, то литовские сеймики, а затем и главный съезд Великого княжества снова высказались против войны с Россией[793]. Несмотря на специально выработанный план военных действий и иные аргументы, Я. Замойскому и на этот раз не удалось убедить литовских политиков, что война с Россией будет короткой победоносной прогулкой и не затронет территории Великого княжества. Как показывают записи бесед русского гонца А. Иванова с литовскими шляхтичами, последние были уверены в обратном и ждали от войны лишь новых разорений, от которых пострадает только Литва, а все возможные выгоды достанутся Короне[794]. Некоторые собеседники русского гонца выражали недовольство засилием польских феодалов в политической жизни страны («поляки им стали спесивы и Литву ставят ни за што») и высказывали убеждение, что магнаты Короны для того стремятся к обострению отношений, «чтобы у Литвы з государством Московским згоды не было, а они бы Литвою владели по-прежнему»[795]. Таким образом, наряду с боязнью военных опустошений в среде литовских феодалов снова ожили традиционные для нее опасения, что война на Востоке может привести к падению удельного веса Великого княжества в рамках Речи Посполитой. Литовские сенаторы через пристава просили А. Иванова передать царю, что Великое княжество хочет мира и добьется присылки в Москву посольства для мирных переговоров, только бы царь не допускал новых инцидентов на границе, потому что «поляки не хотят, чтоб мы были с вами в згоде»[796]. Среди шляхты были налицо еще более радикальные настроения. Наиболее пылкие из собеседников русского гонца прямо заявили, что если Корона начнет войну, «то уж поляки с Литвою соединенье разорвут, и тогда уж Литва, отстав от них, учнут бити челом государю и воеватца з государем не будут»