Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [77]

союзных татарам русских войск. Получив одобрение малопольских сенаторов[775], он привел свои планы в исполнение, перебросив часть коронной армии в указанный район. В действительности речь шла не об обороне, а о нападении, как ясно видно из письма, отправленного тогда же Я. Замойским Сигизмунду III[776]. Канцлер писал, что, если сейм одобрит его планы, собранные на Днепре войска могут прямо вступить на русскую территорию. Этот же документ показывает, что план похода на Москву через Северскую землю определялся не военными, а прежде всего внутриполитическими соображениями. Избирая такой путь, коронный канцлер хотел ослабить возможную оппозицию со стороны Великого княжества, поскольку в этом случае войско пошло бы в Россию «не бывая в Литве», и, следовательно, военные опустошения, которых боялись литовцы, не затронули бы их территории. В соответствии с этим и в инструкции на сеймики Я. Замойский подчеркивал, что готовое к войне войско стоит в таком месте, откуда «легко перейти может на их (русских. — Б.Ф.) землю, ничего не занимая и ничем не отягощая панств коронных и литовских»[777].

Наконец, надо отметить еще одну существенную линию в аргументации Я. Замойского: его определение целей войны. «Если бы дела привели, с помощью божью, к какому-либо настоящему с теми людьми соединению, — писал он, — то, выведя их из грубости и, как Лота, из мерзости, в которой они погрязли, надежная и немалая от них могла бы быть помощь против турка»[778].

К. Лепши, опубликовавший эти высказывания Я. Замойского, видит в них прямое воспроизведение внешнеполитических замыслов С. Батория[779]. Думается, однако, что здесь налицо существенные различия. Если С. Баторий ставил вопрос о завоевании России, то коронный канцлер провозглашал целью похода «истинное соединение» между государствами. Сопоставляя данную формулу с предыдущими высказываниями на этот счет польско-литовских политиков, нетрудно раскрыть, что это означало заключение между Россией и Речью Посполитой унии по типу соглашений, предлагавшихся в 1585–1587 гг. Канцлер не ставил вопрос о детронизации Федора и был готов удовлетвориться обязательством «сословий» после смерти царя возвести на русский трон польского короля[780]. Все это позволяет усматривать связь данных построений Я. Замойского не с планами С. Батория, а с предложениями коронных сенаторов (с той разницей, что на этот раз речь шла о том, чтобы принудить Россию к заключению унии не с помощью военной демонстрации, а путем войны).

Обращает на себя внимание и другая сторона рассуждения Я. Замойского: представление о том, что «истинное соединение» дает возможность приобщить русское дворянство к выработанным польской шляхтой «совершенным» формам культуры и общественной жизни. Исследователи давно указывали на связь этих высказываний с программой развития славянского мира, которую канцлер сформулировал 21 февраля 1589 г. в беседе с чешским вельможей Вилемом с Рожмберка. Тогда канцлер констатировал прежде всего неблагоприятные условия, в которых находятся славянские народы. Одни из них (южные славяне, чехи) лишены политической независимости, другие (русские), хотя и обладают собственной государственностью, целиком погрязли в варварстве. Только Речь Посполитая, обладающая собственной государственностью и высокой культурой, может (и должна) стать центром объединения славянских народов, освободить их от иноземного ига и приобщить к высокой культуре. Первым этапом на пути к решению этой задачи должна стать уния между Россией и Речью Посполитой, которая будет осуществлена либо мирным, либо насильственным способом[781].

Следует отметить как широкий размах этой программы, так и явно проступающее в рассуждениях Я. Замойского стремление проводить ее в жизнь независимо от воли и желания других славянских народов. Польская феодальная идеология эволюционировала тем самым от констатации превосходства своего общественного устройства над общественным устройством соседних народов к признанию за собой права силой навязывать им свой более совершенный строй. И все же для правильного понимания динамики интересующих нас процессов следует отметить, что программа Я. Замойского не провозглашала целью политики Речи Посполитой на востоке ни уничтожение русской государственности, ни тем более русского господствующего класса. Таким образом, проповедь благодетельности для Речи Посполитой наступательной войны на Востоке составляла лишь одну сторону этой программы. Учитывая уроки предшествующих лет, канцлер постарался на этот раз поставить перед шляхтой цели в ее восприятии более реальные, связанные с целым комплексом популярных в этой среде взглядов и представлений.

Какова же была реакция шляхты на предложенную программу? Материалы сеймиков 1590 г. сохранились лучше, нежели сеймиков 1589 г., но также далеко не полно и, к сожалению, почти не пересекаются с более ранними документами.

Рассмотрение следует начать с постановлений Сандомирского сеймика[782], которые мы имеем возможность сопоставить с постановлениями сеймика предшествующего года. Формально Сандомирское воеводство повторило свое прежнее предложение выслать в Москву посольство для решения всех спорных вопросов, но в самой трактовке темы можно констатировать явное смещение акцентов. Если постановления 1589 г. говорили о необходимости избежать «кровопролития», то в постановлениях 1590 г. четко констатировалось, что если русский государь не примет польско-литовских предложений (возврат Северщины и Смоленска и пр.), то у Короны будет «хорошая причина для войны». Налицо, таким образом, явное сближение взглядов сандомирской шляхты с программой Я. Замойского. Другое малопольское воеводство — Краковское без аргументации и прогнозов на будущее повторило то же предложение, что и Сандомирское воеводство, — отправить посольство с требованием возвращения утраченных Великим княжеством земель