Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [66]

. В итоге у части польско-литовских политиков создавалось впечатление, что по этому вопросу русская сторона готова принять польско-литовские условия[650]. Аналогичным образом, когда польско-литовские представители, не удовлетворившись обещанием наделять неимущую шляхту наделами на пустых землях в Диком поле, потребовали, чтобы царь раздавал шляхте земли на Смоленщине и в Северской земле, послы ответили: «Чья ко государю нашему служба дойдет, и государь наш волен тово жаловать вотчиною и в Московском государстве»[651]. Русские послы и здесь формально не отступали от инструкций. Вместе с тем их высказывания, так сформулированные, создавали впечатление, что и по данному вопросу русское правительство готово удовлетворить пожелания польско-литовских феодалов. Несмотря на это, вскоре после начала переговоров русские послы оказались в весьма трудном положении.

Стало выясняться, что внешнеполитические планы русского правительства не привлекают к себе польско-литовских феодалов. Их отношение к русским планам наступательной войны против Османской империи и Швеции оказалось более чем сдержанным. Прежде всего, здесь сказалось снижение в глазах господствующего класса Речи Посполитой военно-политического престижа Русского государства после военных кампаний С. Батория, о чем ясно свидетельствуют приведенные выше высказывания сторонников Я. Замойского. Ослабленная Ливонской войной и вступившая в 70–80-х годах XVI в. в полосу тяжелого хозяйственного разорения, Россия не казалась польско-литовским феодалам союзником, сотрудничество с которым могло обеспечить для Речи Посполитой существенные приобретения за счет турецких владений на Балканах.

Серьезный удар по русским внешнеполитическим построениям нанесла и политика Габсбургов. В своих планах русские политики ориентировались на создание большой антитурецкой коалиции, в состав которой наряду с Россией и Речью Посполитой должны были войти Ватикан, Испания и державы австрийских Габсбургов. Между тем Габсбурги не только не солидаризировались с русскими планами, по, напротив, в своих предвыборных «артикулах» заявляли о готовности сохранить, а «надобно будет и обновить» мир с султаном[652]. Уклонялась от войны с Турцией и Испания Филиппа II, бросившая в 80-х годах XVI в. все свои силы на борьбу с восставшими Нидерландами и на подготовку «Непобедимой армады». Такая позиция австрийских и испанских Габсбургов не осталась неизвестной польским и литовским политикам, у которых она, несомненно, усилила скептическое отношение к русскому проекту[653]. Известное значение имело и то обстоятельство, что русская сторона не предполагала обсуждать конкретные условия военного союза между государствами, поэтому послы не могли указать точные размеры русской военной и финансовой помощи Речи Посполитой[654].

Как бы то ни было, русская внешнеполитическая программа польско-литовских феодалов не заинтересовала[655]. Следовательно, у них не было никаких мотивов, который бы заставили их согласиться, как это планировалось в русском проекте, на формальное признание руководящей роли России в будущем восточноевропейском объединении. Неудивительно, что реакция польско-литовских представителей на предложения провести коронацию в Москве по православному обряду и поставить царский титул на первое место в титулатуре будущего восточноевропейского монарха в этих условиях оказалась резко отрицательной. «И то не видя ничего — суммировали они свою позицию, — подворотити нам Коруна Польская под Москву, и то так были не может»[656]. Столь же остро реагировали польско-литовские представители на заявление послов, что царь «когда хочет, так к вам приедет», прямо заявив им, что «государю вашему у нас не бывать»[657]. Неуступчивая позиция русских послов (инструкции предписывала им не идти ни на какие уступки в этом отношении) привела к тому, что именно вопросы о том, кто займет в будущем объединении формально первое место и когда новый монарх прибудет в Речь Посполитую, оказались в центре дискуссии. На последней встрече послов с представителями шляхты[658], состоявшейся 20 августа, обсуждались только эти вопросы и стороны разошлись, не придя к соглашению[659].

Особое место занял на переговорах вопрос о смене религии московским кандидатом. Представители польской историографии XIX в. полагали, что разногласия, выявившиеся при обсуждении этого вопроса, оказали решающее влияние на судьбу московской кандидатуры. Так, М. Бобжиньский писал: «народ, который только что возвратился к католичеству и религиозной ревностью старался загладить временное отступничество, не хотел уже теперь посадить на свой трон исповедника православной церкви, а Федор не мог отступить от этой церкви, и об это препятствие разбилось все дело»[660]. Однако последующие буржуазные польские исследователи не решились повторить этой оценки. И это не случайно — анализ имеющихся источников показывает, что реальная позиция различных группировок шляхты была совершенно иной, чем это представлялось М. Бобжиньскому.

Правда, уже во время пребывания весной 1587 г. на Литве Е. Ржевского и 3. Свиязева ряд лиц, беседовавших с посланниками, поставил перед ними вопрос о необходимости для царя переменить веру