Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [58]

Однако уже здесь обращают на себя внимание конкретные определения размера обязательств, которые отсутствуют в русских документах[580]. Это заставляет подозревать, что мы имеем дело не с официальным документом русской стороны, а с какой-то его переработкой. О направленности переработки говорит следующее сопоставление. Если и в первичной версии русских условий, и в окончательной указывалось, что царь будет помогать Речи Посполитой «людьми своими»[581], то в «Кондициях», наоборот, отмечается, что царь обязуется вести войну «на свои средства, из Москвы привезенные». Если припомнить приведенные выше высказывания М. Радзивилла Сиротки, что Речи Посполитой нужны от России не войска, а деньги, то станет ясно, что русское предложение обработано здесь в духе, нужном польской стороне. Еще более существенно, что пункты, заимствованные из русских предложений, пополнены в «Кондициях» рядом условий, которым нет никаких аналогий в русских официальных материалах. Речь идет, в частности, об обязательствах царя «подорванное правя поправить» и «добра Речи Посполитой на свои средства освободить как в панстве Литовском, так и в Короне». Нетрудно видеть, что здесь имеются в виду общее упорядочение и унификация законодательства и выкуп на средства из царской казны заложенных магнатам земель королевского домена не только в Польше, где результаты аналогичных реформ, проведенных при Сигизмунде II, были в значительной мере утрачены при С. Батории[582], но и в Литве, где акт Люблинской унии прямо запрещал проведение подобных мер.

Осуществление таких реформ было на протяжении всего XVI в. главным требованием польской шляхты, боровшейся с магнатерией за власть в государстве. Включение подобных условий в «Кондиции» ясно показывает, что их составление было делом рук шляхетских политиков, а сам документ представлял политическую платформу интересующего нас течения на выборах. В нем ряд приемлемых для шляхты условий, почерпнутых из русских предложений, соединен с перечнем тех обязательств, которые шляхта со своей стороны намерена была потребовать от Русского государства[583]. Рассмотрение этих обязательств позволяет представить в основных чертах концепцию русско-польской унии той части коронной шляхты, которая выступала за избрание царя на польский трон. Царь должен был прежде всего вернуть потомкам бывших владельцев земли, «от века отнятые Москвой», принять католическую веру и не держать при себе в Речи Посполитой людей из своего русского «двора» и — главное — «учинить вечную унию с Короной и Княжеством Литовским с уступленном сукцессии».

Сопоставление этих предложений с материалами переговоров между русскими послами и «промосковским» лагерем на элекции (18–20 августа 1587 г.), а также с записями выступлений на элекционном сейме позволяет выяснить, в какой мере сформулированная в «Кондициях» программа была характерна для всех сторонников московской кандидатуры, и глубже раскрыть содержание отдельных кратких и не совсем ясных формулировок «Кондиций». Прежде всего следует отметить, что в перечень выдвигавшихся на переговорах пожеланий не попали пункты о «экзекуции прав» и «экзекуции добр»[584] — очевидно, литовская магнатерия не допускала до выдвижения предложений, затрагивавших ее интересы. От некоторых условий, сформулированных в «Кондициях», польско-литовская сторона отказалась, заменив их другими, более приемлемыми по форме для русского правительства. Так, в указанных перечнях мы не находим требования о возврате земель их бывшим владельцам. Вместо этого представители Великого княжества, а затем Речи Посполитой ставили вопрос о «даване оселостей людем народу шляхетцкого литовским и польским в земли Московской»[585]или о раздаче «вотчин польским и литовским лгодем… в Смоленске и в Северских городех»[586]. Таким образом, вместо территориальных изменений ставился вопрос об открытии русской территории для польско-литовской феодальной колонизации.

Однако большая часть требований, выдвинутых в «Кондициях», несомненно, была общей для всего лагеря сторонников царя. Так, в числе выставленных на переговорах условий находим требования построить за счет царской казны крепости «против польские границы на Днепре»[587], принять католическую веру и провести унию церквей[588], поставить в своей титулатуре на первое место титул польского короля[589]. Что касается главного вопроса — о характере самой унии, то и высказывания отдельных политиков, и предложения, выдвинутые сторонниками царя на переговорах с послами, говорят за то, что общим для всего «промосковского» лагеря было стремление добиться не личной, а «реальной» унии с Россией, однако более точно о содержании этой унии употреблявшиеся формулировки типа «абы вечне тые панства все под одного государя рукою были» или «случити» оба государства так, «что уже навек панству от панства не отрыватися», — не позволяют судить.

При сопоставлении «Кондиций» с выступлениями отдельных ораторов на сейме[590] вырисовывается лишь один аспект будущей унии — это передача Федором своих наследственных прав на русский трон Речи Посполитой («уступление сукцессии»), так чтобы «Москва не имела никогда другого государя, кроме польского короля». Аналогия с передачей Сигизмундом II Польше своих наследственных прав на литовский трон перед заключением польско-литовской унии ведет к предположению, что будущая уния между Речью Посполитой и Россией по своему характеру должна была быть подобной Люблинской унии. В пользу этого предположения свидетельствует также то обстоятельство, что и составители «Кондиций», и польско-литовские представители на переговорах исходили из того, что после заключения «вечной унии» будет сохраняться особая русская армия, казна и т. д., т. е. Россия в новой государственной системе сохранит свою административную обособленность, как сохранила ее Литва в рамках Речи Посполитой.