Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [60]

В целом эти проекты унии должны рассматриваться как важное явление в истории польской политической мысли. Если проекты публицистов начала 70-х годов XVI в. предусматривали лишь открытие русской территории для польской феодальной колонизации при наличии личной унии между государствами, то проекты конца 80-х годов шли гораздо дальше, предвидя установление «реальной» унии и превращение Русского государства в политический придаток Речи Посполитой при сохранении традиционной структуры и форм, государственной организации русского общества. В такой концепции следует видеть соединение представлений о соотношении сил между государствами, которые сложились в шляхетском обществе после походов С. Батория, с ранее сформировавшимися взглядами на русский господствующий класс как на совокупность политически невежественных людей, всецело отданных на милость и немилость своего государя. Отсюда — убеждение польско-литовских феодалов, что русские политики не могут быть из-за своей «грубости» полноправными партнерами при обсуждении общегосударственных вопросов, а также их расчеты на то, что русский господствующий класс может принять польско-литовскую концепцию унии и согласиться на неравноправное положение в составе будущей тройственной федерации в обмен на предоставление элементарных гарантий жизни и имущества его членов. Определенную, хотя и не главную, роль при выработке этих концепций сыграли представления польско-литовских феодалов о личности царя Федора. Правда, эти представления у разных группировок существенно расходились; у шляхетских политиков Короны под влиянием, вероятно, сообщений Петра Берниковского сложилось представление о новом русском царе как справедливом и милосердном правителе, умеющем прекращать внутренние конфликты и стремящемся избегать насилия[596]. От такого правителя можно было, вероятно, ожидать его скорой адаптации политически развитым польско-литовским обществом. Для сенаторов (прежде всего литовских магнатов), лучше информированных о русских делах, Федор был неспособным к ведению государственных дел человеком, которого группе лиц, стоявших у кормила правления Речи Посполитой, было бы легко поставить под свой контроль[597].

Основанные на подобных представлениях концепции польско-литовских политиков были не менее утопическими, чем построения их предшественников времени первого «бескоролевья», и, конечно, не могли найти поддержки ни у царя, от которого требовали отказа от его наследственных прав на русский трон, ни у русского дворянства, которому предлагали превратиться в политически неполноправный придаток польско-литовской шляхты. Одновременно наличие у польско-литовских феодалов таких понятий и концепций обрекало на неудачу планы русского правительства добиться политического руководства в Восточной Европе в обмен за ряд уступок в пользу Речи Посполитой. Нереальность в данной ситуации главных политических концепций обеих сторон, по существу, предрешала неудачу попыток их воплощения в жизнь. Однако оставалась еще одна важная для обоих государств проблема: как сложатся их. отношения в ближайшем будущем, если до установления унии между ними дело не дойдет. Этот вопрос, как показано выше, русское правительство также предполагало обсудить на элекции с представителями Речи Посполитой. В ситуации, когда не было условий для выбора царя Федора на польский трон, его решение во многом зависело от исхода элекции, а следовательно, от тех группировок в Речи Посполитой, которые выдвигали иных претендентов на польскую корону.

Элекция 1587 года

3 лекционный сейм начинал свою работу летом 1587 года в напряженной обстановке. Как и в моменты предшествующих «бескоролевий», господствующий класс Речи Посполитой в 1587 г. оказался расколотым на ряд политических группировок, среди которых «промосковский» лагерь был самым большим, но отнюдь не самым монолитным. Наиболее опасным соперником этого лагеря была сильная группировка, во главе, которой стоял коронный гетман п канцлер Я. Замойский. Вокруг него объединилась значительная часть коронной магнатерии (краковский воевода А. Тенчинский, маршалок коронный А. Опалинский и целый ряд других воевод и каштелянов); коронному канцлеру оказала широкую поддержку шляхта южных воеводств Короны[598], а также значительные группы шляхты Великой Польши — Серадзского воеводства и Мазовии. На стороне Я. Замойского выступили также шляхта и города королевской Пруссии[599].

Все эти группы магнатов и шляхты объединились вокруг коронного канцлера под старым популярным лозунгом выбора Пяста; но с наступлением лета это объединение стало все более склоняться к тому, чтобы поддержать кандидатуру шведского наследного принца Сигизмунда Вазы, племянника по женской линии последнего короля из дома Ягеллонов — Сигизмунда II[600]. Когда этого кандидата, выдвинутого первоначально вдовствующей королевой Анной, поддержали объединившиеся вокруг Я. Замойского магнаты и шляхта, шансы на его победу в «бескороловье» резко возросли. В перечне «прибытков», составленном в окружении королевы Анны[601], а позднее в памфлетах, написанных близкими к Я. Замойскому