Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [45]

. Отчет М. Гарабурды вносит в эту картину новый штрих — готовность боярской группировки, чтобы отстранить Б. Годунова от власти, пойти на контакты с польско-литовским правительством. Об этих контактах, завязавшихся, по-видимому, в конце 1585 — начале 1586 г., сохранились упоминания и в других источниках[426]. Уже в марте 1586 г. А. Поссевино сообщал в Рим: «великий князь глуп и не имеет разума, а многие бояре не могут терпеть правления одного из родственников этого князя и нескольких других вельмож и потому просят, чтобы король как можно скорее вступил со своим войском в Московию»[427]. Утверждение, что бояре добивались военной интервенции С. Батория, является, возможно, вымыслом А. Поссевино (или его информаторов), но все же представляется бесспорным, что часть русского боярства обещала правительству Речи Посполитой способствовать «унии» между государствами, чтобы обеспечить себе успех в борьбе за власть[428]. Появление у польско-литовских планов «унии» влиятельной поддержки внутри России открывало перед восточной политикой Речи Посполитой новые перспективы. Неудивительно, что итоги миссии М. Гарабурды были восприняты с восторгом находившимися в Гродне (постоянной резиденции С. Батория в 1585–1586 гг.) коронными политиками. «Очень много этим посольством пана Минского сделано, — сообщал А. Опалиньскому коронный подканцлер, — Пан Бог, право, подает [нам] в руки то, чего предки самыми большими и сильными стараниями добиться не смогли»[429]. Здесь с нетерпением ждали обещанного русского посольства, рассчитывая на соглашение с устранившими Б. Годунова боярскими правителями. Эти расчеты, однако, не оправдались. Шуйским не удалось свергнуть Бориса или ослабить позиций его группировки в правительстве. На переговоры с польско-литовскими сенаторами в июне 1586 г. были направлены лица, связанные с правителем, — боярин Ф. М. Троекуров и дворянин Ф. А. Писемский, а врученные им инструкции даже не предусматривали возможности обсуждения каких-либо проектов «унии»[430].

Между тем на переговорах в Гродне в августе 1586 г. сенаторы, основываясь на сообщениях М. Гарабурды, снова выступили с предложением о заключении «унии» между Россией и Речью Посполитой после смерти царя Федора[431], так чтобы, как разъясняли сенаторы, «над всеми этими народами правил один государь, а каждый народ имел бы всякие свои права и обычаи». Такое соединение только усилило бы международные позиции обоих государств, а русские, кроме того, «легче могли бы дойти до свобод и вольностей». Последнее замечание явно адресовалось представителям боярской оппозиции, которых ожидали увидеть в составе русского посольства. Вместе с тем эта формулировка позволяет выявить еще один важный момент задуманного в Варшаве плана: именно обещание «свобод и вольностей» должно было привлечь к польско-литовскому проекту русское дворянство. Наряду с этим были пущены в ход угрозы. Заключение «унии» выдвигалось теперь как одно из условий жесткой альтернативы: либо уступка спорных территорий (в случае отказа — война по истечении срока перемирия), либо заключение после смерти Федора договора о «реальной» унии между государствами.

Доводы польско-литовской стороны не оказали никакого воздействия на русских послов, отказавшихся обсуждать польско-литовский проект. Решение всех спорных вопросов было отложено до пограничного съезда боярской думы и сената Речи Посполитой, который должен был состояться в июне 1587 г. При этом русские послы упорно возражали против включения вопроса о «соединении» в повестку дня съезда и согласились на это лишь после угрозы немедленного «отпуска» и полного разрыва отношений[432] между Россией и Речью Посполитой. Хотя в итоге вопрос о «соединении» в повестке дня съезда остался, русские послы не замедлили разъяснить Л. Санеге, что под словом «соединение» они понимают отнюдь не слияние двух государств в единый организм, а лишь военно-политический союз между ними[433]. И все эти длительные и ожесточенные споры шли лишь вокруг возможного перечня обсуждаемых вопросов, в котором никак не предопределялись результаты будущей дискуссии[434].

В этих условиях собравшимся в Гродне сенаторам стало ясно, что нет оснований ждать обнадеживающих результатов от съезда, если дипломатические демарши не будут подкреплены иными формами давления. «Каждый из нас легко мог увидать, что эти переговоры иначе нам не дадутся, как, если бы одной рукой к нужным условиям их приводить, а другой рукой — докучать им железом, а иначе слабая надежда [на успех]», — писал 6 сентября подканцлер коронный коронному маршалку А. Опалиньскому[435]. Не случайно, срок перемирия между Россией и Речью Посполитой истекал вскоре после начала работы намеченного съезда. К этому времени на границе должна была стать серьезная военная сила, присутствие которой заставило бы русских пойти на уступки. Средства для снаряжения такой армии должен был дать сейм. Такой поворот в настроениях сенаторов совпал по времени с новой активизацией «королевской» партии. Хорошо известно, что уже осенью 1585 г., получив известия об избрании нового папы — Сикста V, С. Баторий возобновил переговоры с курией о предоставлении ему субсидий на московскую войну. В апреле 1586 г. для личных переговоров с папой в Италию выехал племянник короля Андрей Баторий