Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI — начале XVII в. - [44]
Последовавшее в мае 1600 г. нападение Михая Храброго на Молдавию и появление его армии на южных границах Речи Посполитой еще более осложнили международное положение страны и еще более обострили ситуацию с финансами, поскольку, не ожидая, пока честолюбивый воевода перенесет войну на земли Подолии, правительство Речи Посполитой сочло нужным универсалом от 27 мая объявить сбор посполитого рушения в Люблине[405]. Между тем некоторые из созванных в Короне в мае 1600 г. посеймовых сеймиков снова отказались вотировать налоги; на сеймике в Корчине целая группа шляхты выступила с оправданием действий Михая[406].
Король и Ян Замойский вынуждены были изыскивать из самых разных источников деньги для финансирования армии. Денег не хватало, и в письме от 4 июня 1600 г. Сигизмунд III предлагал Льву Сапеге заложить драгоценности, чтобы добыть денег[407]. Набранные для военных действий в «Инфлянтах» войска в мае 1600 г. были спешно переброшены на юг[408], и тем самым была обнажена северная граница, около которой постепенно концентрировалась шведская армия. Неопределенная позиция царя и Габсбургов также вызывала беспокойство в польском обществе. По стране распространялись слухи, что между противниками короля Сигизмунда уже заключен договор о разделе страны: царь должен получить Литву, Максимилиан — Краков, герцог Карл — «Инфлянты»[409].
Правительство Речи Посполитой, разумеется, руководствовалось не слухами. Имевшиеся в его распоряжении более надежные сведения о русской внешней политике в первой половине 1600 г. давали достаточно оснований для беспокойства. Так, в конце марта стало известно о попытках русских агентов склонить Ригу к отделению от Речи Посполитой[410]. С юга на протяжении первых месяцев 1600 г. поступали сообщения о подозрительных контактах между русскими и валашским воеводой[411]. Требование Михая пропустить в Москву его послов было также тревожным симптомом[412].
В таких условиях поездка польско-литовских дипломатов в Москву, чтобы не допустить вступления России в войну, становилась для правительства Речи Посполитой все более необходимой. Формальные препятствия для такой поездки отпали, когда в июле Бердовский привез из Москвы «опасную» грамоту[413]. Однако из-за задержки второго посла, каштеляна варшавского С. Варшицкого, отъезд посольства откладывался. Обеспокоенный этим, Лев Сапега писал К. Радзивиллу 28 августа: «Карл не спит, действует и старается помешать нашему посольству, чтобы московский не только о вечном [мире], но даже и о временном перемирии [с нами] не разговаривал, каковые действия, если из-за нашего позднего приезда туда дойдут, один бог лишь знает, чего мы тогда сможем добиться»[414].
Это письмо показывает, как пессимистически оценивал обстановку глава «великого посольства» Речи Посполитой.
Его беспокойство должно было еще более возрасти, когда уже по приезде в Москву послы получили письмо Сигизмунда III от 30 октября, в котором король ставил их в известность, что. герцог Карл, не довольствуясь отнятыми у законного государя землями Шведского королевства, перешел границу и захватывает «замки», принадлежащие Речи Посполитой. Одновременно король сообщал и о начале военных действий в Молдавии[415].
Таким образом, осенью 1600 г. война шла и на южной, и на северной границе Речи Посполитой, и это определенно должно было заставлять польско-литовских дипломатов проявлять уступчивость по отношению к требованиям русских.
Одновременно, однако, в Москве перед самым началом переговоров произошли события, которые должны были несколько успокоить их волнение. В начале ноября 1600 г. был арестован (о чем быстро стало известно послам) один из первых вельмож государства — боярин Федор Никитич Романов, которого обвиняли в попытке переворота, и ряд близких к нему лиц. Этот факт, несомненно, показывал, что внутриполитическая ситуация в России является острой и борьба царя Бориса со «знатными», отголоски которой доносились до Речи Посполитой еще во второй половине 90-х годов, продолжается.
Внутриполитическая напряженность, несомненно, должна была ограничивать внешнеполитическую активность русского правительства, и польско-литовские дипломаты, конечно, это учитывали.
К сожалению, проследить воздействие всех этих противоположных факторов па позицию польско-литовских дипломатов во время переговоров в настоящее время невозможно из-за отсутствия в имеющихся материалах о посольстве Льва Сапеги[416] документа, в котором бы определялись те конкретные политические задачи, которые ставило перед посольством правительство Речи Посполитой.
Официально посольство направлялось в Москву для того, чтобы начать с русским правительством переговоры «о вечном соединении и докончании» между Россией и Речью Посполитой. (О необходимости обсудить этот вопрос стороны принципиально договорились при заключении перемирного договора 1591 г., но до переговоров на протяжении 90-х годов дело так и не дошло). Поэтому послам предписывалось предложить на обсуждение русского правительства проект условий «вечного мира и союза» между Россией и Речью Посполитой и был дан текст этого проекта
