Русско-ливонско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. - [116]

Еще в первый период новгородско-немецкой торговли устанавливается правило, что тяжба, возникшая у купца на чужбине, должна разрешаться там, где она возникла — «где ся тяжя родить, ту ю кончати»[939]. Немцы в Новгороде по тяжбам, возникавшим у них с новгородцами, судились судом тысяцкого при церкви св. Ивана на Опоках, по тяжбам и конфликтам между немцами — властями немецкого двора, согласно правилам скры. Новгородцы в немецких городах, по-видимому, в случае любых конфликтов — и с немцами, и между собою — судились местными властями в соответствии с действовавшим в каждом городе правом (никаких сведений о судебных функциях русских купеческих организаций за границей вплоть до середины XVI в. нет[940]). В начале XV в. Новгород предпринял попытку оградить в какой-то мере своих подданных, судимых в ливонских городах, от произвола местных властей: во время новгородско-ливонских переговоров 1416 г. магистр Зигфрид Ландер фон Шпангейм по настоянию новгородских послов дал обязательство, что ливонские власти на суд над новгородцами, виновными в тяжелых проступках, будут вызывать из Новгорода их друзей. Однако это обязательство носило, видимо, временный характер: в источниках оно больше не упоминается.

После присоединения Новгорода к Великому княжеству Московскому и ликвидации органов власти Новгородской вечевой республики судебные функции по отношению к ганзейским купцам перешли в руки великокняжеских наместников в Новгороде. В русско-ганзейском договоре 1487 г. статьи о судебной юрисдикции обеих сторон сформулированы так: «И великого государя наместникам в Великом Новгороде, в отчине великого князя, в Великом Новгороде, исправу давать немецким детям, по всем обидным делам по старым крестным целованиям, по этому крестному целованию, по старым грамотам и но этой грамоте, безо всякой хитрости. Также немцам из 73 городов исправу дать великого князя отчине, Великому Новгороду, и купцам в Великом Новгороде и купеческим детям по всем обидным делам по старым крестным целованиям и по этому крестному целованию, по старым грамотам и по этой грамоте безо всякой хитрости; и во всех делах истцу знать истца по крестному целованию… А немцам не причинять новгородскому купцу никаких насилий, ни в клеть сажать, ни в погреб, ни заключать в оковы, без неправы по крестному целованию. Также наместникам великого князя в Новгороде немецкого купца ни заключать в оковы, ни мучить без неправы, с обеих сторон, безо всякой хитрости, по крестному целованию»[941]. Как мы видим, основы юрисдикции остались неизменными: купца, находившегося на чужбине, судили местные власти. Это положение с еще большей четкостью сформулировано в русско-ливонских договорах 1481 и 1493 гг. применительно к русским, находившимся в Ливонии: «А на которомъ городѣ почнетца каково дело новгородцу, в мистровѣ державѣ и въ арцыбискуповѣ державѣ и въ бискупЬихъ державахъ: ино туто ему и управа дати, по и справѣ и по крестному цѣлованью; а доспѣется новгородцу купцу каково дѣло на Ризѣ, или на Юрьевѣ, или на Колывани, или на Ругодивѣ, ино на том городе управа дати»[942]. Однако договоры 1481 и 1493 гг. внесли некоторые дополнения в вопрос о разборе «обидных, (уголовных, вызывавших трения сторон) дел»: по договору 1481 г. для разбора дел, возникших в предшествующие годы, вводились в качестве временной меры съезды русских и ливонских представителей, по договору 1493 г. — постоянные «ссылки» (информация, по-видимому, с целью согласования) ливонских и русских властей. Но эти дополнения основного принципа юрисдикции — о подсудности иностранца местному суду — не меняли (см. III главу).

В 1494 г. в Ревеле были казнены, как уже указывалось, по приговору ревельского суда двое русских, виновных в уголовных преступлениях: один, как фальшивомонетчик, был сварен в котле, другой, виновный в содомском грехе, сожжен[943]. Приговоры были вынесены на основе действовавшего в Ревеле любекского права. Поступая так, ревельские власти действовали в соответствии с правом средневекового города судить лиц, находящихся на его территории, по своим законам. Это право было признано, как мы видели, и в нормах русско-ганзейских и русско-ливонских договоров, заключенных уже после перехода Новгорода под власть великого князя.

В свете сказанного закрытие ганзейского двора в Новгороде нельзя рассматривать как обычную в истории русско-ганзейских отношений репрессивную меру, принятую в ответ на насилия над русскими купцами в Ливонии. Закрывая ганзейский двор, великокняжеское правительство высказывало тем самым свой протест против поступка ревельских властей, совершенного на основе признанной обеими сторонами юрисдикции. Следовательно, оно заявляло (объективно) о своем отныне несогласии с этой юрисдикцией.

Если во время переговоров с ганзейскими послами в Москве в октябре 1494 г. великокняжеское правительство стояло на позициях мирного урегулирования русско-ганзейских отношений и разрешения всех вопросов, в том числе и инцидентов, случавшихся с русскими в Ливонии, путем переговоров, то казни русских в Ревеле заставили его изменить свою позицию. Эти казни, со всей остротой поставившие перед великокняжеским правительством вопрос о положении русских в Ливонии, побудили его перейти к политике репрессий, чтобы добиться (таково объективное значение действий Ивана III) изменения существующего статуса