Русско-ливонско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. - [114]

С выводами Л. К. Гетца вряд ли можно согласиться. Отдельные неприятные для ганзейских послов действия русских властей, которые имели место в Новгороде и Москве, не представляли собою исключительного явления в дипломатической практике того времени, поэтому они не могут служить основанием для вывода о преднамеренном решении русского правительства сорвать переговоры и закрыть ганзейский двор. Что касается самих переговоров с великим князем, то они протекали, как об этом свидетельствуют отчеты послов, в атмосфере дружелюбия. По отношению к послам была проявлена вся предписываемая московским этикетом любезность: им были вручены богатые подарки (каждый получил по 5000 мехов), они были приглашены к великокняжескому столу. Великий князь внимательно рассмотрел ганзейские жалобы и, ответив отказом на протесты ганзейцев против нововведений в торговле солью, медом, воском и мехами (в этих вопросах Иван III твердо стоял на страже интересов русского купечества), выразил намерение дать указание новгородским наместникам разобраться во всех остальных конфликтах и решить их путем переговоров. Для характеристики позиции русского правительства в отношении Ганзы показательно и то обстоятельство, что, несмотря на наличие в правительственных кругах недовольства положением русских в ливонских городах, Иван III ожидал (как это следует из отчета Томаса Шрове о переговорах 5 октября), что все инциденты и здесь будут урегулированы мирным путем. Отсылку ганзейских послов к новгородским наместникам нет оснований считать фарсом, разыгранным великим князем (если Иван III решил закрыть ганзейский двор, то непонятно, зачем ему было прибегать к этому фарсу): поступая так, он отдал дань традиции, согласно которой все дела с Ганзой решались в Новгороде новгородскими властями; возможно, что Иваном III руководило соображение о том, что Новгород ближе расположен к Ливонии и новгородским властям было легче разобраться во взаимоотношениях с ливонскими городами. Весь ход переговоров в Москве на первом этапе свидетельствует, на наш взгляд, об отсутствии у великого князя намерения ликвидировать ганзейский двор и о стремлении к мирному (без репрессий) урегулированию отношений с Ганзой.

Это стремление оставалось, как нам кажемся, в силе и тогда, когда произошел инцидент, вызванный жалобами греков, послов великого князя, на действия ревельцев. Несомненно, что жалоба греков вызвала раздражение великого князя и он запретил выезд ганзейских послов из Москвы до уплаты требуемой греками компенсации. Но после того как эта уплата была произведена, послам 31 октября была выдана охранная грамота и они выехали в Новгород, где должны были происходить дальнейшие переговоры.

Таким образом, действия великого князя показывают, что вплоть до конца октября он стоял на позициях урегулирования русско-ганзейских отношений путем переговоров и, несмотря на недовольство конфликтами, случавшимися с русскими послами и купцами в Ливонии, отнюдь не помышлял о каких-нибудь репрессиях по отношению к ганзейскому купечеству в Новгороде. Совершенно очевидно, что происшедшее в самом конце октября или начале ноября изменение позиции великого князя было обусловлено каким-то новым событием в области русско-ганзейских отношений. Таким событием явилась, как это следует из всей совокупности сообщаемых отчетами послов фактов, казнь русских в Ревеле (в отчетах послов говорится о сожжении в Ревеле одного москвича; в действительности в Ревеле были казнены двое русских). Очевидно также, что, принимая под влиянием известия об этом событии решение о закрытии немецкого двора в Новгороде, Иван III учитывал и другие конфликты, происходившие во время пребывания русских в Ливонии. Отсюда и то объяснение, которое дали великокняжеские наместники в Новгороде Томасу Шрове: немецкие купцы арестованы из-за насилий над русскими в Ревеле и других городах Ливонии. Что касается указания Готшалка Реммелинкроде на отсутствие связи между арестом купцов и казнью русских в Ревеле и на то, что последняя явилась причиной ареста самого Готшалка, то это указание было продиктовано, надо полагать, стремлением Готшалка обелить власти родного города и снять с них ответственность за судьбу, постигшую ганзейских купцов в Новгороде.

Закрытие ганзейского двора в Новгороде описывается и в ливонских хрониках. Автор «Schonne hysthorie» посвятил закрытию ганзейского двора в Новгороде специальную главу. Всячески порицая Ивана III за арест ганзейских купцов и рассматривая поступок великого князя как проявление его склонности к тирании, хронист указывает, что великий князь поступил так в ответ на казнь двух русских в Ревеле. О казни русских в Ревеле как об обстоятельстве, обусловившем гнев великого князя и его решение закрыть ганзейский двор, сообщает и «Хроника» Руссова[931]. Таким образом, версия о связи между казнью русских в Ревеле и арестом ганзейских купцов в Новгороде прочно держалась в ливонских источниках.

С этой же версией мы сталкиваемся и в русских источниках. О закрытии ганзейского двора сообщают все важнейшие русские летописи. Известие об этом событии читается в них в двух редакциях. Краткая редакция раньше всего встречается в своде 1495 г.: «Послалъ князь великии в Новъгород в Великии диака Василия Жоука да Данила Мамырева, и велѣл поимати в Новѣгородѣ гостей немецких да и товаръ их переписати и запечатати»