Русский всадник в парадигме власти - [34]
О выезде Марины Мнишек, состоявшемся, очевидно, в мае 1606 г., пишет французский наемник на русской службе капитан Жак Маржерет: «изрядное число женщин следует за ее каретой, сидя верхом по-мужски»[467]. Вероятно, таким же порядком выезжала и Мария Шуйская: в ее гардеробе отмечены особенные головные уборы, предназначенные только для дальней дороги[468]. Судя по всему, это были последние выезды с «амазонками», и последующие политические события надолго приостановили бытование чина торжественного выезда царицы.
Достоверных сведений о женской верховой езде в мужском седле в XVI–XVII вв. ничтожно мало. Очень немногое мы можем узнать, сопоставляя официальные документы и исторический нарратив. Иллюстративный материал ограничен двумя изображениями. Первое — миниатюра из Лаптевского тома Лицевого летописного свода, изображающая конную свиту вдовы Юрия Долгорукого с детьми при поездке в Константинополь[469]. Миниатюра выполнена придворными художниками Ивана IV[470]. Всадница на миниатюре выделяется специфической широкополой шляпой[471], надетой на убрус. Аналогичный головной убор представлен на поясном изображении женщины, которое было опубликовано И. Е. Забелиным как шляпа для защиты от солнца и дождя, известная в древнерусском женском костюме с XVI в.[472]
Свидетельства современников позволяют очертить особенности такой шляпы довольно полно. Она имела широкие круглые поля и круглую тулью; цвет ее всегда был белым, а материалом для изготовления был войлок[473]. Шляпа называлась «походная»[474], или «земская»[475]; несмотря на прозаическое название, она убиралась роскошным декором. Отличительной ее чертой были висящие длинные кисти[476]. Эти кисти сравнивались с украшениями венцов: «венец с кистьми низан жемчугом, что бывает у боярынь на походных шляпах»[477]. Думается, что они могут быть охарактеризованы как рясна[478].
Шляпа снабжалась длинными шнурами из цветного яркого материала[479]. Эффектным дополнением головного убора была белая фата, висевшая как «шелковая повязка вокруг шеи»[480]. В походе она закрывала нижнюю часть лица[481], защищая его от загара и дорожной пыли, поднимаемой копытами лошадей поезда. Эта деталь была необходимой частью экипировки, поскольку белые румяные лица считались своеобразной «визитной карточкой» московских амазонок. Так, Олеарий сообщал о группе из «36 нарумяненных девиц, которые ехали на лошади по-мужски»[482], ему вторят и другие современники[483]. Говорили, что «в Москве не считается зазорным румянить и белить лица, и самые знатные — и мужчины, и женщины — раскрашиваются, и даже сам Великий князь»[484]. Эта особенность воспринималась как национальный обычай[485]. Подтверждение того, что косметика входила в число предметов первой необходимости, мы находим в письме царицы Евдокии Лукьяновны, написанном вскоре после свадьбы. Здесь перечисляются подарки, сделанные молодой царицей сестре; среди обыкновенных для женщин ее круга шелков, серебра и золота, одежд и украшений указаны два фунта белил[486].
Возвращаясь к походным шляпам, отметим, что современники однозначно связывали их с одеждами особого сопровождения царицы: «шла царица… Ее сопровождали до шестидесяти очень красивых женщин… Вся их одежда была обильно унизана жемчугом, искусно обделанным; на голове они имели белые шляпы, с большими лентами кругом, унизанными жемчугом. Мы никогда не видывали, чтобы женщины в этой стране носили шляпы, кроме только этих дам», — отмечали очевидцы[487].
Именно такие шляпы появляются в гардеробе царской невесты Евдокии Стрешневой 4 февраля 1626 г., за день до свадьбы: «шляпочному мастеру Оське Жукову от царицыных осьми шляп за дело, рубль 26 алтын 5 деньги»[488]. Другой источник сообщает о семи шляпах[489]. Шнуры к этим шляпам были весьма примечательны: «по отласу по червчатому низан жемчугом большим с канителью, в нем запоны золотые с алмазы и с яхонты и с изумруды; промеж запон, и сверху и с исподи, в гнездах каменье яхонты и лалы и изумруды»; «по отласу по червчатому низан жемчугом большим с канителью, а в нем запоны золоты, в запонах каменье алмазы и яхонты и изумруды и бирюзы; промеж запон, и сверх и с исподи, в гнездах яхонты и изумруды»; «по цке серебряной золоченой низан жемчугом, в нем 4 запоны золоты с финифты и с каменьи с алмазы и с яхонты и с изумруды; меж запан три изумруда»[490].
Царице Марии Шуйской принадлежали «шестеры снуры с кистьми шиты золотом и серебром с шолки; 4 снуры шиты по белой тафте розными шолки, на концех кисти шолк червчат. Снур шляпочной делан картунелью и трунцалы с жемчуги, подложен тафтою зеленою, 4 кружива снурных, 2 низаны жемчугом, а 2 шиты золотом и серебром, 2 фуника от снур низаны жемчугом»[491].
Особого платья, приспособленного для верховой езды, московские женщины не знали. Специализированная женская одежда для верховой езды в это время только начинает свое формирование: одним из первых примеров стало черное атласное платье для конной охоты королевы-консорта Англии Елизаветы Йоркской (1502). Немногие образцы середины XVI в. представляли собой адаптированное дорожное платье
