Русский всадник в парадигме власти - [36]
Известно, что московские всадницы ездили со стременами, которые, вероятно, были укорочены в восточной манере, как и у мужчин[516]. Стремена подбирались с прямым подножием, подходящие к обуви с жесткой подошвой. Стоит отметить, что парадные стремена были не только функциональной частью снаряжения, обеспечивающей прочную посадку и контакт всадника и лошади, но и изысканным аристократическим аксессуаром.
К шпорам, как отмечалось выше, русские прибегали нечасто: «сапоги они носят красные и очень короткие, так что они не доходят до колен, а подошвы у них подбиты железными гвоздиками. На носке и на пятке подошва чуть выступает вверх и тоже подбита, чем они пользуются вместо шпор», — отмечал создатель знаменитых «Записок о Московии» историк С. Герберштейн[517]. Кроме того, частичной заменой шпорам служили стремена турецкого типа с острыми боковыми ступицами.
При сборе седла московиты стремились к эстетической цельности, выбирая стремена «одного дела с оправою на луках»[518], т. е. такие, чья художественная отделка соответствовала отделке седла.
Данных о специфике женского седла для езды по-мужски в XVI–XVII вв. не выявлено; вероятно, различий с мужскими седлами не существовало. Однако, согласно «Расходу деньгам царицы Евдокии Лукьяновны 135 года» (т. е. 1627 г.), имеются сведения, что седла для государевых выездов выделялись из общей массы, хранились отдельно и использовались только в этих походах[519].
Все известные на настоящий момент свидетельства говорят о том, что московские придворные «амазонки» ездили в мужских седлах, что не означает того, что они не знали седел с боковой посадкой. Едва ли не единственной отправной точкой для размышлений в этом направлении становится сообщение, сделанное в 1848 г. этнографом А. В. Терещенко: «[русские] женщины [XVI века] не ходили далее ворот: они ездили верхом, садясь на седла, сделанные наподобие шотландских стульев, которые делались гладкими из березового дерева»[520]. На первый взгляд кажется очевидным, что этнограф описывает женское боковое седло, хорошо известное к тому времени в Европе[521]. Однако источником этого заключения послужили стихотворные памфлеты англичанина Дж. Турбервилля, где, несомненно, речь идет об особенностях мужской езды:
Но все же специальные женские седла в Московском государстве имелись, о чем свидетельствует опись «Древних русских доспехов неопределенных времен, до империи» Оружейной палаты, где среди 119 седел, «окованных золотом, серебром и украшенных драгоценными камнями, жемчугом, финифтью, московской работы и присланных в дар» отмечены «в том числе старинные женские»[523].
Более подробное изучение вопроса затруднено недостатком достоверных источников. Может быть атрибутировано как женское седло, изображенное на фресках Толчковской паперти церкви Иоанна Предтечи в Ярославле, чьи росписи включают более двух десятков сюжетов о коне и всаднике из реального и воображаемых миров. Церковный интерьер расписывался в 1694–1695 гг. артелью Дмитрия Плеханова, который не раз выполнял заказы московского двора[524] и был хорошо знаком с царским бытом.
Как правило, московские «амазонки» выезжали на светло-серых, почти белых иноходцах. Эти лошади передвигались быстрым, но мягким, особо удобным для всадника аллюром, при котором одновременно выносятся обе правые или обе левые ноги: «обе ноги правую переднюю и правую заднею подымают и ставят вдруг…»[525]. Иппологи допускают, что часть из них бежала проиноходью (аллюром, близким к иноходи) или ходой — аллюром, при котором задние ноги опускаются с некоторым запозданием относительно передних[526]. Такие аллюры, не в четыре, как обычно, а в два темпа, были быстрыми, но мягкими и спокойными, удобными для всадников со слабой физической подготовкой. Так, для Троицкого вешнего похода в мае — июне 1628 г. было выделено «под верхи 26 иноходцев, постельницам и мастерицам»[527].
И документы, и очевидцы свидетельствуют, что конное сопровождение царицы набиралось из числа ее придворной прислуги: «А когда царице лучитца куды ехать, и в то время с нею в коретах, или в колымагах и в каптанах, и с царевичами меншими и с царевнами, сидят боярыни; а кореты, или каптаны, бывают закрыты камкою Персицкою, как едут Москвою, или селами и деревнями; а мастерицы, и постелницы, и мовницы ездят верхами на иноходцах, а сидят на лошадях не против того, как в ыных государствах ездят женской пол, таким же обычаем, как и мужской пол: а будет тех мастериц, и постелниц, и мовниц со 100 человек, кроме девиц мастериц и которые живут в Верху; а всех будет их блиско 300 человек»
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.