Русский стиль - теперь мы банда - [3]

Пол в салоне и пассажирское сиденье усыпали доллары и российские рубли, выпавшие из раскрытого бардачка. На них медленно наплывала черная лужа — кровь из груди водителя, раздавленной рулевой колонкой. В луже лежал пистолет, похожий на ТТ.

К аромату свежести от росной зелени и солоноватому запаху крови примешивался заметный бензиновый душок.

Здоровяк с хрустом в суставах протиснулся в искореженный салон. Выгреб рубли и доллары себе в кейс. Брал только чистые бумажки. Потом одним рывком выломал статуэтку Свободы и тоже швырнул ее к себе.

Раздался стон, похожий на скулеж. Все оцепенели, уставившись на неподвижного водителя. Стон перешел в жалобное тявканье, из машины медленно выполз трехмесячный щенок овчарки.

— Фу–ты, пошел вон!

Здоровяк за шкирку откинул его далеко в кусты. Контуженный щенок даже не пискнул. Потом здоровяк поднял из лужи крови пистолет, обмыл его в ручье и сунул в карман.

Улыбчивый от волнения так шевелил пальцами ног, что под кирзачами злобно чавкала раскисшая глина. Здоровяк захлопнул кейс, вытер руки о траву и, словно никого рядом не было, пыхтя и отдуваясь, стал карабкаться вверх по крутому склону.

Негромкий посвист остановил его. Здоровяк оглянулся.

Девушка щелкнула зажигалкой, ее лицо с прилипшими к щекам волосами, как видение, выплыло из темноты. Здоровяк вздрогнул и отчаянно замотал руками, подавая ей какой–то немой знак, как будто у него горло перехватило, а потом сипло прошипел:

— Не делай этого, дура!

Но она спокойно распаковала пачку и сунула в рот сигарету, не торопясь раскурила и, словно забавляясь, уронила горящую сигарету в раскрытый капот машины.

Синеватый огонек весело поскакал по картеру, с каждым мигом увеличиваясь, пока не превратился в урчащее косматое чудовище. Здоровяк оцепенел, что–то невразумительно мыча. Все трое заворожено глядели на белое бензиновое пламя, пока сверху на откосе оврага не затрещали кусты.

Сверху громко заржала лошадь, из темноты в ответ ей тявкнул очнувшийся щенок, и — вся троица рванула напролом вниз по ручью, журчавшему по дну оврага.

2

Гибкие лозины наотмашь хлестали по лицу, с треском щелкали по веткам деревьев, заглушая шум пожара за спиной. Впереди по воде ручья все еще играли отблески удалявшегося пламени.

Здоровяк, прижав кейс к груди, как бульдозер, прокладывал дорогу. Топкое дно уже с первых шагов поглотило легкие девичьи туфельки. Чуть позже остался босиком здоровяк. Только крепкие кирзачи улыбчивого надежно плюхали по жидкой грязи.

Ручей по течению становился все глубже и шире, а склоны оврага делались все ниже, заросли на кручах редели. Сквозь них проглядывало черное беззвездное небо. Моросить перестало. Довольно скоро все трое уже брели почти по горло в черной ледяной воде. Здоровяк нес над собой кейс, улыбчивый водрузил на голову свою громоздкую торбу, а дамская сумочка просто плыла на ремешке за девушкой, как медуза.

То и дело беглецов пугала скакавшая по кустам на левом склоне оврага лошадь, а жалобное тявканье щенка осталось где–то далеко позади и перешло в надрывный скулеж.

Легкий ветерок разодрал полог облаков. В овраг, плавно переходивший в камышовую заводь, заглянула луна. Запахло рыбной свежестью и свежим навозом.

— А–а–а, — протянул мужичок, — это ж Аничков пруд.

Пологий берег пруда, куда впадал ручей, был изрыт глубокими ямками от коровьих копыт. Сюда несколько раз в день спускалось на водопой деревенское стадо. На темном зеркале воды не было ни морщинки, но верхушки осинок на берегу все же трепетали листвой, и лунная дорожка змеилась от неуловимого волнения на воде.

От темной глади пруда шел парок, вплетаясь в волнистые слои тумана, застилавшего всю округу.

— Далек–к–ко мы дунули, — дрожа от холода, сказал улыбчивый мужичок.

— Чего бормочешь? — спросил здоровяк.

— До деревни моей тут уже рукой подать.

— А мне какое дело?

Громкий треск в кустах и топот копыт заставили беглецов остановиться по щиколотку в воде.

Девушка тоже громко пристукивала зубами. Платье прилипло к телу. Ее фигура в темноте напоминала силуэт пляжной купальщицы.

С телогрейки улыбчивого и летнего плаща здоровяка ручейками сбегала вода с грязью пополам. Здоровяк как будто бы и не замерз, от него даже шел пар. Он лишь для облегчения тяжести перекладывал набухший от сырости кейс с деньгами из одной руки в другую.

Все напряженно вслушивались в тишину. Обомлели от страха и чуть не присели в мелкую воду, когда услышали совсем рядом голоса:

— Э-лэй, держи!.. Держи…

Лунный свет выхватил белую лошадь, а через некоторое мгновение перед ними вырисовались контуры трех всадников.

Ближняя фигура на коне, в бесформенной шляпе, набросила веревку на шею белой лошадки и притянула ее к себе.

— Поймал, ромалы!

Луна снова вышла из–за туч. Все разглядели, что лошадь обротал старый цыган. Лунные блики играли на его серьге, золотых зубах и какой–то металлической бляхе на груди.

Здоровяк со страху крепче прижал к груди кейс и попятился вглубь воды.

— Тпру! — просипел цыган, осаживая испугавшуюся незнакомых людей лошадь. — Эй, кого еще нелегкая носит по ночам, когда люди добрые спят?

Беглецы испуганно переглянулись.

— Мы со свадьбы бредем, — находчиво заблажил улыбчивый мужичонка. — Из Антеевки, да заблудили маненько.