Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [95]

В этом деле следователям удалось идентифицировать убийцу, потому что точное количество банкнот разных деноминаций, найденных у него, совпало с описанием украденных банкнот, данным другим работником лавки: «сколько было кредиток радужных, сколько синих, сколько красных, сколько золотых монет и каких именно» (15: 158)[656]. В деле Дмитрия, совсем наоборот, сумма, на которую указывают материальные улики, гораздо меньше, чем сумма, за какую так крепко держатся присяжные. Хотя герою и не удается убедить присяжных, защитник предлагает читателям неоспоримое доказательство того, что ценность денег в этом романе не отделима от формы их материального воплощения.

Важность, которую Достоевский придает специфическим формам денег в «Братьях Карамазовых», делает особенно заметным одно умолчание: постоянно подчеркивая «радужность» и невообразимую новизну купюр, ни рассказчик, ни герои романа не говорят о том, присутствует ли на часто упоминаемых сторублевых банкнотах портрет Екатерины II. Этот потрет, несомненно, был бы анахронизмом в романе, действие которого происходит до 1869 года, когда эти купюры были впервые напечатаны[657]. Вероятно, именно поэтому Достоевский убрал фактически точную отсылку к портрету Екатерины в черновой версии сцены суда. В заметке, сделанной на полях рукописи, следователь говорит, что «деньги имеют на этих расточителей действие опьяняющее, как попадут в руки, эти радужные, эти десятки екатерин» (15: 304). Это описание купюр как «екатерин» подтверждает, что история сторублевых билетов образца 1866 года имеет важное значение в контексте романа, доказывая мое предположение об их «примечательности». И тем не менее решение Достоевского вычеркнуть это описание тоже заслуживает внимания. Убрав точную отсылку к «екатеринам» из окончательного текста романа, Достоевский не просто «обезопасил» проблематичное заявление рассказчика о том, что события, описанные в романе, произошли «тринадцать лет назад». Он превратил этот автореференциальный кредитный билет и, по ассоциации, все формы бумажных денег, введенные Екатериной II, и их постоянные гарантии ценности и отложенного займа в призрачное присутствие – водяной знак, если хотите, – на страницах «Братьев Карамазовых».

Авторизованный перевод с английского Маргариты Вайсман

Изготовление бумаги, акусматическое слушание и реализм ощущений в «Записках охотника» И. С. Тургенева

Габриэлла Сафран

Процессы слушания и записывания – в числе важнейших тем и практик, к которым обращались писатели-реалисты середины XIX века. Изображая реальный мир, который, как они считали, был полон социальных барьеров, авторы реалистической прозы в России, Англии и других странах размышляли о звуковых «встречах» между представителями разных классов, рассуждали о связи между услышанным и записанным словом и экспериментировали с интеграцией разговорного языка, с характерным для него низким статусом, в литературные тексты. В технологиях воспроизводства звука используются различные средства коммуникации, и одно из них – сделанные от руки записи на бумаге – значительно подешевело к середине XIX века благодаря новым промышленным технологиям. В своей статье я рассматриваю процессы мимесиса, слушания и производства бумаги в трех рассказах Ивана Тургенева из сборника «Записки охотника» (1847–1851): «Хорь и Калиныч», «Певцы» и «Бежин луг». Во всех трех рассказах фигурирует тургеневский рассказчик-охотник, который размышляет о том, сколь ограничен его доступ к непосредственно звучащему крестьянскому голосу. В первом рассказе описывается процесс приобретения тряпья для производства бумаги, во втором речь идет о состязании певцов, которое выигрывает фабричный черпальщик, а в третьем лисовщик описывает проделки домового с инструментами на бумажной фабрике. Я предполагаю, что интерес Тургенева одновременно к процессу производства бумаги и к тому, как охотник слушает речь крестьян, указывает на то, что автор сомневается в способности письменного слова выступать средством сближения людей разных сословий.

Кроме анализа самих рассказов, в статье я привожу сведения из истории бумажного производства и истории слушания как процесса в XIX веке. Обратиться к такому подходу меня вдохновили работы специалистов по теории звука и исследованиям медиа, которые утверждают, что слушание, как и писание, можно разделить на исторически дифференцируемые жанры, один из которых – акусматическое слушание (при котором источник звука скрыт от слушателя, например в темноте)[658]. Я полагаю, что тщательные описания Тургеневым процесса изготовления бумаги вручную в период растущей автоматизации бумажного производства в рассказах, которые обращаются к теме слушания, преодолевающего социальные барьеры, свидетельствуют о тоске по процессу либо полностью непосредственного восприятия, либо осуществляемого посредством технологии, не обремененной нравственными проблемами. То, что темой рассказов выбраны эпизоды из жизни работников бумажной фабрики и акусматическое слушание, не только показывает, что размышления о технологиях коммуникации могут приводить к мечтам о сближении между людьми или осознанию хрупкости межличностных связей, но и демонстрирует, что в «Записках охотника» Тургенев предпочитает пользоваться типом реализма, который я называю реализмом ощущений.