Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [80]

[Б]рак А. Тютчевой с Аксаковым поразил меня как одно из самых странных психологических явлений. ‹…› Как их будут венчать? И где? В скиту? в Грановитой палате или в Софийском соборе в Царьграде. Прежде венчания они должны будут трижды надеть мурмолку и ‹…› при всех депутатах от славянских земель произнести клятву на славянском языке. Нет, без шуток, что-то неприятное, противуестественное и жалкое представляется для меня в этом сочетании. ‹…› Для счастья и для нравственности жизни нужна плоть и кровь. Ум хорошо, а два лучше, говорит пословица; а я говорю: одна душа в кринолине нехорошо, а две души, одна в кринолине, а другая в панталонах еще хуже. Посмотрите, что какая-нибудь страшная нравственная monstruosité [фр. уродство] выйдет из этого брака[570].

Не из навеянной ли московскими восторгами 1876‐го реминисценции этого впечатления (славяне, Царьград, благочестие, единомысленный, но обделенный «плотью и кровью» брак) выросла любовь Лидии Ивановны к Каренину – словно бы отрицающая сексуальность, замешенная на пиетизме, но при этом все-таки не совершенно бестелесная? Нарратор «Анны Карениной», пожалуй, чуть более милосерден к Лидии Ивановне, чем автор процитированного эпистолярного шаржа – к Анне Тютчевой. Но и для него взаимное влечение «души в кринолине» и «души в панталонах» под суесловие о Спасителе или религиозном воспитании ребенка (Сережи Каренина) – определенно «нравственная monstruosité».

За рамками настоящей статьи остается анализ схождений и сокасаний романного и внероманного миров в заключительной, восьмой, части «Анны Карениной», где Толстой объединил дар беллетриста и репортерский вкус к колоритной подробности, чтобы создать свою собственную картину панславистской ажитации. Здесь достаточно сказать, что тема фальшивого коллективного воодушевления и умствующей спиритуальности, исток которой кроется в самых ранних черновиках романа и которая была разработана накануне в трактовке Каренина, обретает на этой стадии подчеркнуто политическое звучание, но при этом смыкается и с внутренней телеологией произведения. Именно отсутствием у Константина Левина симпатии к массовому увлечению, за которым он прозревает губительную «гордость ума» (678/8:16), оттеняется его способность к «непосредственному чувству» в другом – в усилии самостоятельного искания веры.

Хотя в полемике и с редстокизмом, и с панславизмом внелитературные убеждения и настроения писателя настойчиво вторгаются в текст романа, в главном детали из личного жизненного опыта и наблюдаемой реальности подчинены воображению. В том, как Толстой находит применение броским (впрочем, гораздо больше в глазах современников, чем потомков) приметам времени, проявляются и селективность, и креативность его реализма. Злоба дня репрезентируется в «Анне Карениной» через систему аллюзий, при которой один и тот же персонаж может служить в разных точках нарратива метонимией того или другого из разнородных реальных лиц, событий, происшествий или институтов. Отсюда интригующая эклектичность некоторых персонажей с точки зрения исторического правдоподобия, даже если они претендуют на историческую типичность. Так, хотя графиня Лидия Ивановна определенно ассоциируется с кружком благочестивых придворных дам, близких императрице Марии Александровне, героиня совмещает в себе отсылки и к религиозной вариации русского национализма, и к космополитичекому течению надконфессионального евангелизма, и к суеверному спиритизму, не говоря уже о вполне земной причастности к распределению прибыльных концессий и синекур.

Изобретательная переплавка были в вымысел заявила о себе как о характерной черте толстовского мимесиса в «Войне и мире», что разносторонне показано целым рядом исследователей. В «Анне Карениной» применяется похожий прием, но с той разницей, что автор выступает не реконструктором прошлого (пусть даже окрашиваемого в тона позднейшей эпохи), а скорее хроникером современности. При этом сами условия создания второго романа Толстого, писавшегося и сериализировавшегося в прерывистом, почти лихорадочном ритме, способствовали тому, чтобы вторжения внероманного мира в работу писательского воображения сложились в значимый подтекст, важный и для читательского восприятия шедевра. Все это вместе открывает его для новых интерпретаций при помощи методов, сочетающих историзацию с генетической критикой литературного произведения.

Читаемая в таком ключе, «Анна Каренина» являет собой причудливое – иногда четкое и гулкое, иногда отдаленное и неверное – эхо своего времени. Именно это свойство делает роман не энциклопедией, а скорее комментарием к России 1870‐х, сами искажения и неточности которого порождают неожиданные и плодотворные вопросы об исторической реальности.

Сокращения

ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации

ГМТ. АК – Отдел рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого. Ф. 1. Рукописи и корректуры романа «Анна Каренина»

Летопись – Гусев Н. Н. Летопись жизни и творчества Льва Николаевича Толстого, 1828–1890. М.: ГИХЛ, 1958

ЛНТ – ААТ – Л. Н. Толстой и А. А. Толстая. Переписка (1857–1903) / Сост. Н. И. Азарова, Л. В. Гладкова, О. А. Голиненко, Б. М. Шумова. М.: Наука, 2011. («Литературные памятники»)