Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [151]

Несмотря на популярность, которой повести и романы Писемского пользовались у современников, говорить о важности его творческого наследия для писателей ХХ и XXI веков сегодня достаточно сложно – не в последнюю очередь из‐за непопулярности его текстов в советский период[1073]. Однако ценность и интерес «Взбаламученного моря», и в частности рассмотренного в данной статье метареалистического фрагмента, состоит в предельной обнаженности приема саморефлексии в литературном тексте, соединившем в себе и теорию, и практику того направления, которое мы называем русским реализмом.

«Феатр» Лескова Реквизит и эффекты правдоподобия «Тупейного художника»

Майя Кучерская, Александр Лифшиц

1

Хрестоматийный рассказ «Тупейный художник», написанный в излюбленной манере Н. С. Лескова – «мемуаром, от имени вымышленного лица»[1074], – обладает всеми свойствами тех его произведений, в которых, по уверениям писателя, за основу взяты реально случившиеся истории, а повествователь лишь воспроизводит чужой рассказ[1075]. Соединение «мемуара» и «вымышленного лица» в формулировке Лескова скрывает оксюморон, напоминающий о том, что речь идет об условном, намеренно сконструированном пространстве художественной реальности, а правдивость излагаемых событий лишь имитируется автором. Обсуждение стратегий достижения эффекта правдоподобия в художественном произведении имеет достаточно длительную историю в западной исследовательской традиции[1076]; любопытно, что пик обсуждения проблемы правдоподобия в западной академии – 1990‐е годы – совпал с моментом создания теперь уже классической статьи Ю. М. Лотмана на близкую тему «О „реализме“ Гоголя» (1993)[1077]. Напомним, что автор наиболее последовательной и самостоятельной концепции о «правде вымысла» Майкл Риффатер приходит к парадоксальному заключению, что правдоподобие художественного текста достигается благодаря нарушению принципа правдоподобия, поскольку знаки фикциональности (например, ирония) «указывают на правду, неуязвимую для недостатков мимесиса и читательского сопротивления ей»[1078]. Вместе с тем всякий художественный текст включает знаки правды, адекватные реальному читательскому опыту, которые и заставляют читателя поверить в реальность рассказываемой истории. Отчасти в продолжение идей Риффатера другой исследователь проблемы художественного вымысла Грегори Кёрри пишет о том, что одним из условий игры, которую представляет собой чтение художественной прозы, является вера читателя в то, что он получает сведения о происходящем от надежного рассказчика, излагающего виденные им события – словно бы помимо автора, который может знать не все[1079].

Фигуру надежного рассказчика постоянно использует в своих произведениях и Лесков. В «Тупейном художнике» этим надежным рассказчиком становится очевидец и непосредственный участник описываемых событий, чью историю повествователь наполовину будто бы воспроизводит дословно, а наполовину – передает своими словами. Это – няня младшего брата рассказчика Любовь Онисимовна. В ее устном «мемуаре» действуют исторические лица: граф Сергей Михайлович Каменский (1771–1834) и его родной брат Николай (1776–1811), упоминаются и реальные исторические обстоятельства – приезд в Орел императора[1080]. В этом «историзме», как и в подзаголовке («рассказ на могиле»), и заключаются, в терминах Риффатера, те самые знаки правды, которые призваны убедить читателя в том, что перед ним – правдивая повесть[1081].

Сам Лесков писал, что отдает предпочтение мемуарной форме, потому что она «живее, или, лучше сказать, истовее рисовки сценами, в группировке которых и у таких больших мастеров, как Вальтер Скотт, бывает видна натяжка, или то, что люди простые называют: „случается точно, как в романе“»[1082]. Мемуар, таким образом, по мысли Лескова, противостоит искусственности романного нарратива и оказывается «живее», «истовее», то есть точнее передает течение жизни. В искусственности обвиняет жанр романа и рассказчик повести «Детские годы (Из воспоминаний Меркула Праотцева)», он предупреждает читателя о том, что будет излагать события в хронологическом порядке, вновь сталкивает неестественность формы романа с жизнью:

Я не стану усекать одних и раздувать значение других событий: меня к этому не вынуждает искусственная и неестественная форма романа, требующая закругления фабулы и сосредоточения всего около главного центра. В жизни так не бывает. Жизнь человека идет как развивающаяся со скалки хартия, и я ее так просто и буду развивать лентою в предлагаемых мною записках[1083].

Очевидно, герой повести «Детские годы» декларирует позицию самого автора, которую Лесков формулирует и в процитированном выше фрагменте его письма к Ф. И. Буслаеву.

Именно неудовлетворенность привычной литературной условностью, по мнению Лескова, нарушающей принцип правдоподобия («в жизни так не бывает»), заставляет его экспериментировать с литературными жанрами, а за неимением подходящих жанров даже изобретать свои – «рапсодия», «пейзаж и жанр», «картинки с натуры», «буколическая повесть на исторической канве». Поэтому Лесков так любит писать романы-хроники, стилизованные под воспоминания, и вообще всячески демонстрировать склонность к повествовательному миметизму, лишь бы особенности нарратива точнее и полнее передавали течение и особенности жизни.