Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование - [140]
История любви Сергея Михайловича и Маши у Толстого действительного во многом напоминает схему Мишле. Тем не менее стоит отметить одно важное отличие: если в центре теории Мишле лежит идея новизны и перемены как гарантии «семейного счастья», Толстой в изображении отношений своих героев подчеркивает как раз обратное: их связь основана на узнавании и привычке. Сергей Михайлович – «близкий сосед» Маши и друг ее покойного отца, человек, которого она «с детства привыкла любить и уважать» и которого все домашние «любили по привычке» (5: 68). В первой части романа, в сцене, которая приводит к их металитературному объяснению в любви, Маша прямо заявляет: «Вы знаете, что я привыкла к вам и люблю вас» (5: 95). В конце последнего разговора супругов, который, как мы видели, становится началом новой фазы их любви, Сергей Михайлович целует Машу в голову, и она осознает, что «не любовник, а старый друг целовал» ее. Хролонологически Толстой еще не мог быть знаком с теорией Сеченова, но очевидно, что ему близка идея последней фазы любви, которую ученый вскоре опишет как «любовь по привычке – дружба», поскольку эта идея отвергает романтическую концепцию поэтической страсти как основы стабильного союза.
В своем трактате «L’ amour» Мишле предупреждает читателей, что «любовь – это не одноактная драма», а последовательность разных периодов, или «эпопея»[988]. Интересно, что именно в своем романе-эпопее «Война и мир» Толстой пытается изобразить ту фазу любви, которая осталась за пределами хронологии «Семейного счастья». Вопрос о том, насколько удачной оказалась эта попытка, остается открытым: отсутствие традиционной концовки в «Войне и мире» воспринималось критиками и как недостаток романа, и как удачная инновация автора[989]. Мари Семон, например, интерпретирует «семейный» эпилог «Войны и мира» – этот «конец бесконечного романа» (le roman interminable), по выражению исследовательницы, – скорее как подготовку к «Анне Карениной», чем окончание «Войны и мира», то есть как начало нового проекта, а не окончание предыдущего[990].
Что особенно интересно, в эпилоге толстовского романа отношения между супругами строятся по модели, которая приближается к сеченовской постромантической финальной фазе любви. Браки, изображенные в заключительных сценах «Войны и мира», держатся не на разнообразии ролей супругов, как у Мишле, и не на неутолимой страсти, как у Чернышевского, а на полном, почти физическом, единстве. Когда беременная Марья Ростова, болезненно реагируя на раздражительность мужа и чувствуя свою непривлекательность, начинает сомневаться в его любви к ней, Николай объясняет ей, что его любовь основана не на ее красоте, а на чем-то другом, для чего он не может подыскать точного описания. Как это нередко случается в произведениях Толстого, язык логики не в состоянии выразить чувств героя, поэтому Николай прибегает к аналогии: «Это только Malvina и других любят за то, что они красивы; а жену разве я люблю? Я не люблю, а так, не знаю, как тебе сказать. Без тебя и когда вот так у нас какая-то кошка пробежит, я как будто пропал и ничего не могу. Ну, что я люблю палец свой? Я не люблю, а попробуй, отрежь его…» (12: 264). Из объяснения Николая очевидно, что традиционная концепция романтической любви неприменима к описанию его чувств к жене, которая стала неотъемлемой частью всего его существа.
Описывая отношения Наташи и Пьера в той же части эпилога, Толстой особенно подчеркивает отсутствие в них какого-либо романтического или поэтического элемента, акцентируя внимание на связи другого порядка, на которой строится их брак:
Наташа не заботилась ни о своих манерах, ни о деликатности речей, ни о том, чтобы показываться мужу в самых выгодных позах, ни о своем туалете, ни о том, чтобы не стеснять мужа своей требовательностью. Она делала все противное этим правилам. Она чувствовала, что те очарования, которые инстинкт ее научал употреблять прежде, теперь только были бы смешны в глазах ее мужа, которому она с первой минуты отдалась вся – то есть всей душой, не оставив ни одного уголка не открытым для него
В издании впервые вводятся в научный оборот частные письма публичных женщин середины XIX в. известным русским критикам и публицистам Н.А. Добролюбову, Н.Г. Чернышевскому и другим. Основной массив сохранившихся в архивах Москвы, Петербурга и Тарту документов на русском, немецком и французском языках принадлежит перу возлюбленных Н.А. Добролюбова – петербургской публичной женщине Терезе Карловне Грюнвальд и парижанке Эмилии Телье. Также в книге представлены единичные письма других петербургских и парижских женщин, зарабатывавших на хлеб проституцией.
Институт литературы в России начал складываться в царствование Елизаветы Петровны (1741–1761). Его становление было тесно связано с практиками придворного патронажа – расцвет словесности считался важным признаком процветающего монархического государства. Развивая работы литературоведов, изучавших связи русской словесности XVIII века и государственности, К. Осповат ставит теоретический вопрос о взаимодействии между поэтикой и политикой, между литературной формой, писательской деятельностью и абсолютистской моделью общества.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге, написанной на документальной основе, рассказывается о судьбе российских подводных лодок, причина трагической гибели которых и до сегодняшних дней остается тайной.
В своей книге Алла Валько рассказывает о путешествиях по Украине и размышляет о событиях в ней в 2014–2015 годах. В первой части книги автор вспоминает о потрясающем пребывании в Закарпатье в 2010–2011 годы, во второй делится с читателями размышлениями по поводу присоединения Крыма и военных действий на Юго-Востоке, в третьей рассказывает о своём увлекательном путешествии по четырём областям, связанным с именами дорогих ей людей, в четвёртой пишет о деятельности Бориса Немцова в последние два года его жизни в связи с ситуацией в братской стране, в пятой на основе открытых публикаций подводит некоторые итоги прошедших четырёх лет.
В этом сочинении я хочу предложить то, что не расходится с верой в существование души и не претит атеистическим воззрениям, которые хоть и являются такой же верой в её отсутствие, но основаны на определённых научных знаниях, а не слепом убеждении. Моя концепция позволяет не просто верить, а изучать душу на научной основе, тем самым максимально приблизиться к изучению бога, независимо от того, теист вы или атеист, ибо если мы созданы по образу и подобию, то, значит, наша душа близка по своему строению к душе бога.
Пережив самопогром 1990-х, наша страна вступила в эпоху информационных войн, продолжающихся по сей день. Прозаик, публицист, драматург и общественный деятель Юрий Поляков – один из немногих, кто честно пишет и высказывается о нашем времени. Не случайно третий сборник, включающий его интервью с 2014 по 2020 гг., носит название «В зоне риска». Именно в зоне риска оказались ныне российское общество и сам институт государственности. Автор уверен: если власть не озаботится ликвидацией чудовищного социального перекоса, то кризис неизбежен.
Автор, около 40 лет проработавший собственным корреспондентом центральных газет — «Комсомольской правды», «Советской России», — в публицистических очерках раскрывает роль журналистов, прессы в перестройке общественного мнения и экономики.