Русский неореализм. Идеология, поэтика, творческая эволюция - [102]

В публицистике, сказках, рассказах и повестях Ремизов, Замятин, Пришвин и Булгаков осуждают «красный» террор, деятельность партии большевиков, гражданскую войну, реалии жизни первых послереволюционных лет. При этом Замятин и Толстой остаются сторонниками идеи революции. Концепция революции-энергии становится центральной в замятинском и платоновском сциентистском мифотворчестве, которое базируется на переработанных положениях из работ немецких ученых Ю.Р. Майера и В. Оствальда. Понятия второго начала термодинамики (энтропии и энергии) оригинально соединяются у Замятина с концепцией двух универсальных бытийных начал – аполлонического и дионисийского, воспринятой как из работы Ницше, так и через ее рецепцию в эстетике Серебряного века (у А. Белого и Вяч. Иванова). Для Платонова важны также идеи «философии общего дела» Н. Федорова, для Булгакова – положения книги Ницше «По ту сторону добра и зла» и работ Бердяева. Эти понятия воплощаются в произведениях Замятина, Пришвина, Платонова и Булгакова с помощью библейских мифологических и литературных мифопоэтических мотивов. Благодаря этому усиливается, по сравнению с 1910-ми гг., и полностью реализуется неореалистическая установка на создание произведений с обобщенной философской проблематикой.

Прозаики-неореалисты совершенствуют сказ, характерный элемент поэтики русской прозы первой половины 1920-х гг. Замятин, как правило, использует сказ для раскрытия национальных русских жизненных реалий. В то же время функция сказа у Замятина и Шишкова порой сближается с ролью комического сказа у М.М. Зощенко или комически-лирическо-го сказа у И.Э. Бабеля. В творчестве неореалистов 1920-х гг. появляются и иные манеры – основанная на повествовании книжного типа, а также сочетающая метафоризацию и деметафоризацию (Платонов).

Языковое богатство неореалистических произведений данного периода обусловлено использованием диалектных записей из блокнотов Замятина и лексики сибирских и алтайских народов в «Угрюм-реке» Шишкова, обилием архаизмов и историзмов у Чапыгина («Разин Степан»), В творчестве писателей в эти годы есть реалистические черты, но преобладает неореализм («синтетизм»), в котором ведущими являются символистские способы типизации и изобразительно-выразительные приемы и в котором есть также экспрессионистичность («Островитяне», рассказы и «Мы» Замятина, «Мирская чаша» Пришвина, «триады» произведений Платонова и Булгакова, булгаковские пьесы).

В произведениях неореалистов 1920-х гг. существует множество генетических связей и сравнительно-типологических схождений, с одной стороны, с работами зарубежных и русских философов и психологов, с другой стороны, с эстетикой иэссеистикойВяч. И. Иванова, В.Я. Брюсова, А.А. Блока, прозой Б.А. Пильняка. Неореалисты глубоко осмысливают ведущие тенденции в существовании России и Европы в XX в., в частности, размышляют о «метафизике» техники и техническом прогрессе, о свободе и счастье, о возможности создания совершенного, гармоничного человека; прослеживают закономерности разных этапов русской истории. Эти размышления воплотились в центральных произведениях данного периода. «Мы» Замятина и «Чевенгур» Платонова участвуют в диалоге с идеями теоретиков Пролеткульта А.А. Богданова и А.К. Гастева, являясь в то же время новаторскими в художественно-философском и жанровом отношениях романами-антиутопиями, главная идейная функция которых – спор с утопией. Трагическая судьба человечества в XX в. запечатлена здесь с помощью переосмысленных мотивов из Библии и «Фауста», «Гамлета» и «Дон Кихота».

Особое место в драматургии Замятина занимают комедия-«игра» «Блоха» и романтическая трагедия «Атилла», Булгакова – памфлет «Багровый остров». «Блоха» тесно связана с эстетическими исканиями условного театра, характерными для драматургии Блока, Ремизова, с театральными идеями Мейерхольда и Евреинова, традициями русского фольклора и эстетическими принципами итальянской «комедии масок». Анализ «Атиллы» раскрывает, наряду с мифологизаторской, и другую тенденцию – грубое руководство творческой деятельностью со стороны партийных органов. «Багровый остров» осуждает гражданскую войну, преследует своей целью борьбу за свободу творчества.

В 1931–1937 гг., проведенных за рубежом, деятельность Ремизова, Шмелева, Замятина становится более многогранной: их произведения переводят на иностранные языки, они пишут литературно– критические и публицистические статьи, выступают с лекциями на темы русской культуры. Замятин также сотрудничает с французским театром и кинематографом. Шмелев становится широко известным благодаря своим «Солнцу мертвых» и «Лету Господню…». Таким образом, неореалисты-эмигранты получают более широкую, чем в предыдущие десятилетия, аудиторию, и их творчество в более полной мере, чем раньше, становится фактом мировой культуры.

В мировоззрении Замятина в данный период соединяются неприятие тех негативных тенденций общественного развития, которые он видел в Советском Союзе, критическое отношение к западноевропейской цивилизации с верой в обновление, которое должны были принести стареющей Европе более молодые «хуны»-русские. В творчестве Замятина и неореалистов, оставшихся в России, – Толстого, Чапыгина и Шишкова – преобладает историческая тема. Ей посвящены замятинский неоконченный роман «Бич Божий», исторические романы Чапыгина «Гулящие люди» и Шишкова «Емельян Пугачев».