Русский народ в битве цивилизаций - [44]

В беседе с писателем Ф. Чуевым уже отставной Молотов сказал: «Мы обязаны 1937 году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны». Дело, конечно, не в 1937 годе (опять он выпячивается на незаслуженное место), а во всей политике 1930-х годов. Увы, она принесла плоды гораздо худшие, чем «пятая колонна». Трудно не связать с ней необычайно большое количество сдавшихся в плен в первые месяцы войны. О них можно судить по общим цифрам советских военнопленных: 4059 тысяч — по советским данным, 5200–5750 тысяч — по немецким (32); основная их масса относится на первый период войны (июль 1941-го — ноябрь 1942-го). В книге (33), использующей немецкие источники, приводится цифра в 3,8 миллиона военнопленных до конца 1941 года. В советских официальных данных говорится о 939 тысячах военнослужащих, числившихся пропавшими без вести и вторично мобилизованных на освобожденных территориях. Очевидно, это солдаты, разошедшиеся во время отступления по деревням, работавшие там во время оккупации и не обнаруженные немцами. (Что касается «пятой колонны», то очень трудно представить себе Гитлера, сотрудничающего с Пятаковым или Бухариным. Парадоксально, но он высказывал мысль, что после победы над Советским Союзом доверит управление им Сталину, так как тот «знает, как обращаться с русскими».)

Но болезненнее всего в нашей исторической памяти останется, наверное, то, что около 1 миллиона граждан СССР участвовало в войне на стороне врага. Такого не было ни в войну 1914 года, ни в Отечественную войну 1812 года! Ведь в 1812 году крепостные крестьяне могли бы воспользоваться вторжением Наполеона, чтобы поднять вторую пугачевщину. А они вместо этого ловили отступавших французских солдат! Очень глубок должен был быть раскол в народе России, чтобы появилось такое нетипичное для русских явление, как «власовское движение» (применяя этот термин условно, как название всех соединений советских подданных, участвовавших в войне на стороне немцев). Но основная масса народа не пошла по власовско-ленинскому пути — встала на защиту своей страны независимо от отношения к тогдашнему режиму. (При всем различии ситуаций позиция Ленина в Первую мировую и позиция Власова в Великую Отечественную войну основывались на общем принципе: отношение к общественному строю важнее отношения к стране.) Такова была и позиция крепостных крестьян в 1812 году. В этом, мне кажется, и состоит великий подвиг народа.

Если сравнивать дальше положительное и отрицательное влияние изменений в жизни, происшедших в 1930-е годы, на ход войны, то нельзя обойти сложившийся общий стиль руководства. Диктаторские приемы, приказы чуть ли не под угрозой расстрела («положить партбилет» — практически было равнозначно аресту). Все это стало стилем сначала в довоенной жизни, а потом — стилем ведения военных операций и персонально стилем Сталина. В воспоминаниях маршала Жукова не раз рассказывается, как и он, и другие военачальники ставили свою подпись под планами операций, бесперспективность которых они ясно понимали, — ибо таков был приказ Верховного главнокомандующего. Об этом много печальных историй рассказывает маршал Жуков — как в воспоминаниях, так и в докладе, подготовленном (но не произнесенном) для пленума ЦК в мае 1956 года (34). Например, как Сталин под угрозами расстрела послал его отбивать деревню Дедово, оторвав от командования фронтом под Москвой в самый опасный момент. «Был ли Сталин творцом вообще каких-либо операций?» — спрашивает Жуков. И отвечает: «К сожалению, был», перечисляя ряд неудачных операций, каждая из которых стоила десятков тысяч жизней. И ведь дело здесь не в Сталине, а в общем стиле руководства, который культивировался. Лично Сталин умел учиться и начиная с середины войны ограничивал свое вмешательство в области военного руководства, где были явно лучшие специалисты. Но ниже его шел целый слой военачальников, часто сознательно, а иногда подсознательно ему подражавших.

Сильно дезорганизовали армию аресты офицеров, когда из армии выбыло более 36 тысяч человек, арестованных или исключенных из партии за «связь с заговорщиками». Жуков пишет: «Накануне войны в Красной Армии почти не осталось командиров полков и дивизий с академическим образованием».

Часто возражают, что арестованы были военные, имевшие лишь опыт Гражданской войны да жестокого подавления крестьянских восстаний, — вроде Тухачевского и Якира. Но ведь других-то военных не было! И Жуков служил в Красной Армии под началом Тухачевского при подавлении антоновского восстания, а Шапошников был тогда у Тухачевского за начальника штаба. Дело было в том, кого кем заменять. После расстрела группы руководящих военных в 1938 году для руководства армией был создан Главный военный совет Красной Армии. Вот его состав: Блюхер, Буденный, Ворошилов, Мехлис, Сталин, Шапошников, Щаденко. Из них Блюхер был в том же году расстрелян, а всех остальных, кроме Шапошникова, Сталин вынужден был к середине войны отстранить от руководства военными операциями просто из инстинкта самосохранения, чтобы не проиграть войну. Именно этим своим политическим сподвижникам (некоторых он знал еще с Гражданской войны) Сталин больше доверял. А ведь Кулик, например, был перед войной ответственен за вооружение армии и воспрепятствовал вооружению ее автоматами, считая их «оружием полицейских». Люди типа Кулика и Мехлиса — это были злые гении армии: они пытались заменить полководческую бесталанность щедростью пролития солдатской крови.