Русский Галантный век в лицах и сюжетах. Kнига 1 - [129]

Замечательно то, что одежда здесь – такая же добродетель, как душевные, интеллектуальные, моральные качества человека. Такая завышенная оценка внешнего облика свойственна всему русскому XVIII веку. Комедийная и журнальная сатира того времени бичевала щеголей-петиметров, для которых следование моде было одним из главных пристрастий. Но наряду с непосредственными заимствованиями европейской моды россиянами (из путешествий за границу, журналов мод, общения с иноземцами и т. д.), немалую, а в некоторые периоды и определяющую роль в этом деле играл монарший диктат. И здесь особое место занимают Петр I с его настойчивым введением французского костюма и Павел I с не менее насильственным переодеванием подданных в старинное прусское платье. И хотя преобразования Петра в этой сфере определили дальнейшее развитие одежды в России, а новации Павла оказались исторически бесперспективными и не получили какого-либо продолжения, оба императора смело могут быть названы костюмерами своей эпохи и своей страны.

Щеголь павловских времен. Иван Брызгалов

Обычно щеголем называют человека, который рядится в платье самого новомодного фасона, да и сам механизм моды традиционно связывают с принципом новизны в культуре. А что сказать о франте, который разодет по последнему слову моды… “времен Очаковских и покоренья Крыма” или иной седой старины, и следует ее правилам неукоснительно, с педантической точностью?

В 1810-1830-е годы на улицах северной столицы мелькала презабавная фигура бригадира Ивана Семеновича Брызгалова (1753–1841), одетого в строгом соответствии с дресс-кодом давно почившего в бозе государя Павла I. Можно было бы считать такую блажь делом его личного вкуса (прославленный фельдмаршал Михаил Каменский тоже носил косу и армейский мундир прусской формы, в котором был отставлен при Павле), однако Брызгалов беззастенчиво и с нарочитой помпой всячески сие афишировал.

Он устраивал пешие выходы, на которые сбегались и стар, и млад. И было чему дивиться: все носили английские фраки и круглые цилиндрические шляпы, а тут является этот Брызгалов в прусском мундире малинового цвета, напудренном парике с длинною косою, в шляпе с белым плюмажем и широкими галунами, с огромными ботфортами и шпорами. В правой руке он держит огромную бамбуковую лакированную трость, обвитую яркими узкими лентами. Он исполнен величия, шествует чинно, и для пущей торжественности всегда в сопровождении двух сыновей – инвалидов с громадными головами (их называли “головастиками Брызгаловской Кунсткамеры”), заплетающимися ногами, волочившимися по земле руками.

Сии великовозрастные молодцы (в 1820-е годы им было уже по двадцать лет) в белых канифасных панталончиках и в желтых гусарских сапожках вооружены были бумажными саблями, а в руках держали игрушечные деревянные ружья. А когда уличные мальчишки особенно докучали им приставаниями и подначками: “Брызгалята, у, у!” или “Бригадирские щенки!”, те по команде милого родителя: “Пали!”, стреляли в озорников горохом.

Примечательно, что А. С. Пушкин посчитал феномен Брызгалова значимым в истории отечественной культуры. “Полоумный старик, щеголяющий в шутовском своем мундире, в сопровождении двух калек-сыновей, одетых скоморохами”, – записал поэт в своем дневнике и сделал характерное пояснение: “Замеч[ание] для потомства”. Так чем же интересен нам, потомкам, этот реликт павловских времен, чей наряд еще в пушкинскую эпоху воспринимался как шутовской? Почему дресс-код Павла I, насаждаемый грубыми полицейскими мерами (гауптвахтой, розгами, ссылкой в Сибирь и т. д.), нашел в его лице столь фанатичного ревнителя? Почему наш бригадир положил остаток жизни на то, чтобы всем и каждому напоминать о “мрачном” царствовании Павла, словно о золотом веке? И знал ли Пушкин о том, что под малиновым мундиром Брызгалова билось сердце злодея?

Сама фамилия Брызгалов говорящая, ибо в старину прозвание “Брызгало” давали человеку упертому, который, не выслушав собеседника хорошенько, готов был спорить и скандалить, – что называется, слюной брызгать в запальчивости. И впрямь, стоило только кому-то высказать при Иване Семеновиче что-то не вполне лестное в адрес императора Павла, тот тут же бросался на обидчика, как на заклятого врага, и с пеной у рта защищал его благословенную память. А все потому, что годы его царствования были для него, бригадира Ивана Брызгалова, желанным и счастливым времечком, когда, казалось, и карьера его задалась, и капризница Фортуна улыбнулась так широко и безмятежно.

Сын зажиточного дворцового крестьянина Тверской волости, он достиг Северной Пальмиры и по протекции дальнего родственника был принят на службу в Гатчинский дворец Павла Петровича, тогда цесаревича, сперва в качестве придворного истопника. Надо сказать, что должность истопника – лакея, следившего за чистотой покоев, существовала еще в Московской Руси и всегда пользовалась особым доверием царя. Она часто служила трамплином для дальнейшего карьерного роста. Новоиспеченный истопник никакими способностями не отличался, в грамоте был не силен, да и красотой не блистал. Вот как живописует его современник: “Физиономия Брызгалова была крайне невзрачная: сухая, морщиноватая, бурокрасная, с крючковатым, узким, тонким и узковатым носом в виде птичьего клюва, белесоватыми глазами, выглядывавшими почти всегда сердито из-под черных широких и густых бровей, слегка напудренных. Прибавьте к этому необыкновенно продолговатый, костлявый, узкий, выдающийся подбородок, всегда тщательно выбритый, да во рту у него торчало несколько зубов желто-бурого цвета, узкие же губы всегда были искусаны в ранках, иссиня-фиолетовые, точившие из себя кровь, какою нередко была испачкана нижняя часть этого далеко не интересного и не привлекательного облика”. Однако великий князь Павел Петрович, которого называли “врагом мужской элегантности“, разглядел в Иване Семеновиче скрытые от прочих достоинства и возвысил его, назначив камер-лакеем, а затем и гоф-фурьером своего Двора. Когда же сей государь в 1796 году взошел на престол, Брызгалов был пожалован чинами обергоф-фурьера и статского советника. Он тогда и женился по уму, взяв себе в супруги дочь придворного служителя Зимнего дворца со знатным приданым. В 1798–1799 годах наш герой в чине полковника командует Санкт-Петербургским гарнизонным полком. Наконец, в ноябре 1799 года – пик карьеры Брызгалова! – его производят в бригадиры и назначают кастеляном внутренних дворов с обязанностью наблюдать за поднятием и опусканием мостов, коими был окружен Михайловский замок.