Русский фронт, 1914 – 1917 годы - [16]

на этом сыграл Александр III, пугая молодого Вильгельма II вторжением казаков, о которых в Европе всегда ходили самые невероятные слухи. Францу-Иосифу дополнительные угрозы были не нужны: ему уже довелось пережить войну 1849 г., спасшую для него трон Венгрии и навсегда продемонстрировавшую, что такое русская армия. Страх перед размерами России и ее огромным населением являлся даже более важной составляющей ее восприятия, нежели сознание собственного превосходства в уровне техники и культуры. «Русский паровой каток» настолько пугал германское командование, что в дни битвы на Марне сентября 1914 г. слухи о русском экспедиционном корпусе ходили даже в штабах германских армий Западного фронта, где рассматривали сигналы о высадке русских в Бельгии.¹⁰²

При традиционно слабом и предвзятом понятии у большинства европейцев о России и русских в Германии существовали так называемые специалисты и «знатоки России», к которым относились бывшие военные атташе при русской армии и сопровождающие Вильгельма II на его встречах с Николаем II, а за неимением лучшего и университетская профессура.¹⁰³ Эти «специалисты» в 1914 г. грубо ошиблись в своих оценках внешнеполитической позиции и потенциала Российской империи,¹⁰⁴ настроения политической элиты, которую, они, по собственным признаниям, всегда понимали слабо.¹⁰⁵ Это тем более понятно, если учесть, что и с ближайшими союзниками — австрийцами — у немцев случались постоянные размолвки из-за недопонимания.¹⁰⁶

При последовательном рассмотрении вероятных держав-противниц и их военных систем врагом № 1 в плане создания угрозы как германской, так и австро-венгерской территории и мирному населению, следовало признать Россию, на будущий «паровой каток» которой так уповали страны Антанты.¹⁰⁷ Безусловного единства по этому вопросу не было: в зависимости от места службы и специализации в годы учебы в Академии германские генштабисты врагом № 1 могли считать и Францию, а офицеры флота, безусловно, исключительно Великобританию, австро-венгерские офицеры годами готовились к войне с Италией, а также к масштабным военным экспедициям на Балканах.

Наиболее справедливым и общим чувством среди интеллектуалов Центральных держав, в том числе военных, с началом войны стало ощущение полного невежества немецких образованных кругов в российских вопросах. Германия в очередной раз оказалась не готова к той России, которую она увидит и с которой столкнется в смертельной для судеб династий схватке. При этом нельзя сказать, что это являлось следствием легкомысленного отношения к русским как потенциальным противникам или недостаточной организации оперативно-тактических мероприятий при подготовке к войне. Немцы куда более ответственно, чем русские или французы, отнеслись к сбору информации самого различного характера, которая могла представлять интерес при планировании кампании против России. Если русские офицеры и штабы долгое время страдали от недостатка карт нужного (т. е. очень крупного — 1–2 км) масштаба,¹⁰⁸ пользуясь даже в официальной документации немецкими, то немцы, зачастую благодаря немцам-колонистам, ставшим добровольными и внимательными информаторами, одинаково хорошо были осведомлены о подробностях занимаемой местности, будь она в Эльзасе, Курляндии или Буковине. В Австро-Венгрии полагали, что имеют особый опыт взаимодействия со славянами (что было отчасти верно), а потому недоумения или стремления вникнуть в нюансы действий русской верхушки не проявляли, хотя и не были столь подвержены примитивным стереотипам, как «пруссаки». С одной стороны, достаточное количество славян позволяло при необходимости сравнительно легко подготовить сносно владеющих русским языком специалистов, сказывались и крепкие связи австрийских спецслужб с польским и украинским подпольем. С другой — в связи с ожесточенным нежеланием допускать даже мысль о постеленном преобразовании австро-венгерского дуализма в федерацию со славянским участием от изучения языка меньшинств упорно отказывались, так что генералитет и офицерство не желали понимать даже вверенные им войска, не то что находить общий язык с потенциальным противником.

Дополнительным фактором, который позволял германскому (куда реже австро-венгерскому) Генштабу отслеживать тенденции в российской армии, было большое число прибалтийских немцев в России, многие из которых, постоянно проживая в Лифляндии или Курляндии, военную службу проходили в Германии как германские подданные. Впоследствии они становились профессиональными и добровольными агентами немецкой разведки. Особый статус немецкого остзейского дворянства в рамках Российской империи гарантировал ему господство в администрации прибалтийских губерний, а также замкнутость и консервацию сословия, которое очень старательно защищалось от проникновения представителей дворянских родов из других частей империи, считая это — не без оснований! — первым шагом русификации. Конфликты между немцами-дворянами и имперской администрацией были вызваны не только наступлением правительства на права сословных административных органов, но и тем, что в 1905 г. русская администрация оказалась бессильна помочь немцам против погромов их имений местными крестьянами-латышами и эстонцами.