Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим - [28]
Известный геополитический аналитик и главный редактор журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов назвал это высказывание Путина «консервативным поворотом», напоминая, что в 2000 г. Путин категорически заявил о том, что он «против восстановления в России государственной, официальной идеологии в любой форме»[162]. Сергей Кортунов определяет постсоветскую идеологию в России как: «просвещенный демократический патриотизм», который станет «идеологией российского возрождения»[163]. Борис Кагарлицкий считает, что консерватизм вытесняет неолиберализм с августа 1998 г., когда были навязаны «умеренный национализм, культ сильного государства, неистинной демократии и уже не столь скрытого авторитаризма». Дмитрий Тренин определяет идеологию Путина как «умеренный российский национализм»[164]. Споры о том, нуждается ли Россия в новой идеологии или нет, продолжает оставаться частью российской общественной мысли, но не частью государственной политики, т. е. не являются приоритетом власти, а части политического спектра в Думе — партия «Единая Россия» объявляет о своей официальной идеологии «российского консерватизма»[165], понимаемого как социальный консерватизм.
На фоне неолиберальной политики в Европе, близкой к стилю «Шарли Эбдо» с обезличением/ высмеиванием традиционных ценностей, Россия вернулась к имперской модели традиционалистской политики покровительства всем конфессиям, традиционной семье и прочему, воспринимаемым Западом как «архаичные» ценности. Восток России и ее партнеры в Азии живут в традиционных обществах, и поддерживают эту сбалансированную политику России, ошибочно считающуюся новой идеологией Путина, это, скорее, естественное имперское поведение, ничего более на данный момент.
Именно поэтому Путин и пользуется поддержкой Русской православной церкви. Митрополит Иларион (а он является правой рукой патриарха Кирилла и занимается вопросами международной политики церкви) высказывается официально в поддержку государственной политики: «…что происходит на Западе? Там наступила постхристианская эпоха. Религия стала феноменом прошлого.
25 лет назад страна, в которой мы жили, была атеистическим государством. А Европа напоминала нам о религиозных ценностях. Сейчас эти два мира поменялись местами.»[166].
Поскольку более значительная часть российского общества консервативна, то и выражение Путина, когда оно используется в обращениях к внутренней аудитории, консервативно — этого ждет от него публика, тогда как сам он, скорее, прагматик, и в некоторых отношениях неолиберал с точки зрения понимания — на деле чисто бизнес-поведение, поощрение неолиберальной реформы в науке и высшем образовании в стиле «Дянков». Неслучайно Дянков работал в России после того, как был уволен со своего поста в болгарском правительстве, что было пагубно для гуманитаристики; поддержка олигархического капитализма на бизнес-клановой основе[167] (пример с бывшим министром Анатолием Сердюковым и его своеобразным иммунитетом от судебного преследования); в Валдайском клубе, который, хотя и является площадкой всего политического спектра в России, преобладает присутствие либеральных западных и российских аналитиков, историков, журналистов и др. Если бы Путин был консерватором по убеждениям, то возглавил бы Изборский клуб, который представляет консервативно-патриотическую российскую бюрократию и активную общественность. Любопытное определение дает историк Алексей Вдовин постсоветским национально-патриотически настроенным кругам — он называет их «русофилами» и «диссидентами», в противоположность советским, которые были прозападными и либеральными[168] (здесь он забывает о том, что Александр Солженицын был диссидентом и патриотом-консерватором).
Путин, однако, говорит в духе консерватизма, поскольку представление о здоровом обществе в России является традиционным, элита может быть любой (по отношению к постсоветской элите применим термин советских времен «небожители»), народ по природе всегда консервативен в силу живого инстинкта самосохранения, притупленного в неоновых городах с цифровизированной повседневностью.
Консервативным элементом высказывания Путина является подчеркивание уникальности России, которая «всегда играла особую роль в строительстве отношений между Востоком и Западом». В отличие от просвещенного абсолютизма Екатерины II, объявившей русскую империю «европейской», в годы просвещенного авторитаризма Путина современная Россия получила иную ориентацию — «уникального евроазиатского государства».
Если государство является «евроазиатским», то какова по мнению президента нация? Ответ Путина: «европейская» и «российская».
В триаде Путина о национальной идее новой России «русское» отсутствует: «евроазиатское государство» — «европейская нация» — «евразийская» и «российская» культуры.
Если в отношении государства и нации можно принять, что они «евроазиатские» (как геополитический показатель) и «европейские» (как цивилизационная ориентация), то в отношении культуры определение «евразийская» или «российская» является искусственным, казенным. Культура России «русская», так же как и язык Пушкина «русский», а не «российский». Естественной реакцией на российскую политкорректность, проповедуемую государством, было неприятие этого нового понятия обществом России.
