Русский Феникс. Между советским прошлым и евразийским будущим - [27]

Глава вторая Моделирование российской идентичности

2.1. Моделирование национального образа после 1991 г.: символика, праздники, психоистория

«В России не было счастливого настоящего, а только заменяющая его мечта о счастливом будущем»[158]. Этим обобщением относительно судьбы русской нации академик Дмитрий Лихачов оказался невольным последователем философии жизни Льва Толстого: «Есть только сейчас». После распада СССР Россия отказалась от мечты о «светлом коммунистическом будущем», дискредитированной советской системой, и занялась поисками этого «сейчас», или «счастливого настоящего».

Однако катаклизм 1991 г., равнозначный национальной катастрофе, — от геополитического до личностного масштаба — глубоко фрагментировал постсоветское общество. «Лихие 90-е» как называют сегодня годы правления Ельцина в 90-е годы — с шоковой терапией Гайдара, с приватизацией, разделившей общество на страшно богатых олигархов и очень бедный народ, с двумя чеченскими войнами и с нередко заставляющим испытывать стыд поведением первого Президента России, отнюдь не объединяли, а разъединяли общество новой России.

С наступлением эпохи Президента Путина престиж государства начал медленно возрождаться. Власть, следуя старым русским традициям, сакрализовалась, идеологический вакуум, возникший после 1991 г., начал заполняться идеологией патриотизма. «Сбережение народа» — важнейшая государственная цель, стоящая перед Россией, выдвинутая Александром Солженициным, стала частью национальной идеи в понимании Путина[159].

Каким, однако, будет патриотизм новой России: русским или российским, славянским или евразийским? Уже в начале правления Ельцина власть ввела в обращение понятие «россиянин» в качестве заменителя понятия «советский гражданин». Если национально-образующий принцип в русской империи был религиозный: чтобы считаться русским, достаточно было стать православным, а в стране

Советов — социальный, то в новой России он политический: «россиянин» означает гражданин Российской Федерации, независимо от этнической или национальной принадлежности.

Каким образом власть попытается превратить российское гражданство в российскую нацию? Новым политическим языком, новыми национальными праздниками, контролируемой национальной памятью, в которых, однако, придется сочетать советские традиции с постсоветскими российскими реалиями.

Политический язык президента, определяющий политкорректный фон «россиянизации» нации или русско-российский дуализм?

Каждая эпоха имеет свой политический словарь и понятийный аппарат. В силу своих традиционно сильных позиций власть в России исторически была ответственна за все, что происходило в государстве, что означало, что она является главным творцом будущего. Общество России все еще не обладает политическими рефлексами в духе западноевропейской гражданской активности и в большинстве случаев поддерживает власть. Между обществом и властью находится прослойка политически корректной русской интеллигенции, или, как ее красиво назвал Геннадий Хазанов, «звук совести», но она не является определяющим фактором политической жизни современной России, так как электорат у нее весьма скудный.

В политическом словаре Путина казенный патриотизм определяется как «общероссийский патриотизм», призванный быть «одним из самых существенных объединяющих факторов». В отличие от Медведева, избегающего употреблять понятие «идеология», Путин говорит об «идеологии согласия» как «самом надежном средстве создания устойчивого иммунитета против всех видов нетерпимости и сепаратизма»[160].

В политическом языке Путина присутствуют понятия, почерпнутые из словаря русского консерватизма XIX века. Православная миссия на Балканах заменена «цивилизаторской миссией евразийского континента», а Россию Путин объявляет «хранительницей истинных христианских ценностей» (что может предполагать наличие неистинных христианских ценностей вне России).

Не случайно Путин избрал в качестве идеолога возглавляемой им партии «Единая Россия» Ивана Ильина, одного из самых консервативных представителей белой русской эмиграции XX века. Само название «Единая Россия» взято из лозунга белых периода гражданской войны. С одной стороны, русский консерватизм всегда отстаивал идеи сильной централизованной власти, которой соответствовала президентская республика с конституцией 1993 года. С другой стороны, само понятие «консерватизм» в новой России не было дискредитировано — в отличие от «либерализма», который ассоциировался с обществом олигархии, с приватизацией, разграблением государственной собственности в начале 90-х годов.

В декабре 2012 г. Путин завуалированно объявил консерватизм главным государственным приоритетом, призывая поддержать институт традиционных ценностей, что было воспринято с определенным напряжением либеральными кругами российского общества, как возвращение идеологии (в данном случае консервативной), несмотря на то, что конституция 1993 г. запрещает наличие таковой. Сам Путин уточнил в своем в послании, что «Попытки государства вторгаться в сферу убеждений и взглядов людей — это, безусловно, проявление тоталитаризма. Это для нас абсолютно неприемлемо»