Русский бунт - [20]
— Тут разве плохо? — спросил Шелобей с обидой.
А было хорошо. Мокрое утро, зеленеющие робкие тропки… От липкого снега (гадость какая!) не осталось и следа (зато образовались океаны грязи). Задумчивая зелень, осклизлая дорожка… А сквозь забрало коричневых, в насевших капельках, веток — шутливо щурится солнце (ещё ночью был дождь).
И тут же — угрюмые каменные плиты, замшелые кресты, рыдающие ангелы в неудобных позах. Он тебе не муж? — Нет. Надгробия смотрят на прихожан хладнокровно: они не всхлипывают — только протягивают годы жизни проходящему взгляду. Веришь в воскресение душ? — Нет. Шелобей видел раз похороны: по кладбищу проходил, тоже гулял и встретил — процессию; трубачи надували щёки, извлекая Шопенов марш, люди шли косолапо за гробом; а Шелобею было так всё равно, так всё равно… Гниль и плесень?..
Стояли теперь неподалёку от ухоженной могилки Лескова (на камне выведено: «От благодарных читателей»). Елисей стоял нараспашку, сунув тощие руки по дырявым карманам парки, и ожидал объяснений. Шелобей понял, что придётся говорить правду:
— Да я просто… — Правда говориться не хотела. — Я могилу Цветаевой поискать хотел.
Елисей почесал свою коротко стриженную голову.
— Так. Я, может, тупой, но она ж не в Питере похоронена, не?
— А где тогда?
— Ща погуглим.
Достали телефон. Погуглили.
— Ну, Шелобей, до Елабуги я уже не поеду, — сказал Елисей с сигаретой в зубах. — Я и так работу завтра просрал.
— А я учёбу. — Шелобей тоже закурил.
— Елабуга… Это, блин, где вообще такое?
— Не знаю.
Елисей продолжал суетню:
— А чё я туплю, какой нафиг хостел? У меня ж тут Дима Беслан есть. Он музло пишет — довольно прикольное, кстати. Помнишь, я кидал — «Медленный грув русской смерти»? Ща, наберу. Или нас эта — твоя — всё-таки впишет? — Елисей держал в одной руке телефон, а в другой сигарету, и явно не знал, к чему обратиться первым. — Так, погоди. А зачем тебе могила Цветаевой? — Елисей выбрал сигарету.
— Да так… Поговорить.
Елисей по-докторски пощёлкал пальцами перед носом Шелобея:
— Алё. Алё. Это Реальность, Шелобей, как слышно? — Он веско наклонил свой взгляд. — Ты ведь знаешь, что уже задрал всех со своим тире?
Вместо Шелобея ответил шорох ветвей (капли посыпались). Или шелест платья?
С неприметной тропинки, совершенно из кустов, к ним вышла невысокая женщина с потешной причёской: не то ромашка, не то одуванчик — похожа на мальчика. Кажется, она была босая; на животе у неё болтались варежки, верёвочкой перекинутые через шею. На пальцах цыганским серебром блестели перстни, а между этих пальцев — чадила папироса.
Посмотрела на Шелобея с Елисеем эта женщина как-то неглядяще, как-то мимо: будто додумывая. Её взгляд был короток: только выйдя к ним, она внимательно уставилась на папиросу — так, как рассматривают ногти.
— — — — — Вы тире интересуетесь? — — — — — спросила она будто бы небрежно.
— Ну да. — Шелобей смутился, но тут же осмелел: — Очень интересуемся!
— — — — — А, — — — — — как-то совершенно женски бросила она, стряхнула пепел, локоток дымящей ручки поставила на ладошку некурящей — и в рассеянной задумчивости заходила по кругу. В стане — офицерская прямость. В рёбрах — офицерская честь. Для поддержания беседы Шелобей закурил новую. — — — — — И как тиреизм? Даётся?
Шелобей пожал плечами застенчиво:
— Не-а. Как будто булавкой замок ковыряю, а тот не открывается.
— — — — — Не открывается! — — — — — рассмеялась она, будто бы сбитая этим смехом, и очень закашляла. — — — — — Если хотите, могу поделиться старинными своими открытиями. — — — — — Она хитро затянулась.
Обрадованный Шелобей конечно же закивал, и послал тёплый взгляд Елисею. Тот смотрел хмуро и, кажется, не очень верил происходящему.
— — — — — Но прежде всего придётся расстаться с мыслью, что дело и слово это разные вещи, — — — — — начала она, встав. — — — — — Слово — ведь тоже поступок. И он может быть смелым, а может быть и скверным.
Елисей хмыкнул.
— — — — — Особенно смелый поступок — слова на бумаге: потому что они остаются. Тут-то и появляется пунктуация. Вы не задумывались над знаками препинания? Я составила систему. Запятая — беспардонница, точка — палач, многоточие — гадалка, двоеточие — зануда, скобки — монашки, восклицательный — выскочка, вопросительный — философ, точка с запятой — купец. А тире наше — знак ненужный и как будто бы необязательный. И в то же время тире может заменить их все. Тире у нас — оболтус…
— Ну а восточные языки? — влез Елисей. — Там же вообще иероглифы. Типа востоку оболтусы не нужны?
— — — — — Как же? Нужны. Взять хотя бы Будду. — — — — — Она легко улыбнулась одним краешком рта, но как-то книзу. — — — — — Не знаю, как с остальными языками. Хотя у японцев тире, кстати, есть. Смешные, на косточки похожи. Но они у них другие, я согласна. Карамзин мне как-то говорил, что если б не тире и буква «ё», Россия совсем бы Азией сделалась… — — — — — Она смахнула уголёк куда-то в кусты и спросила: — — — — — У вас не найдётся закурить?
— Конечно.
Шелобей протянул пачку удачно случившихся «Столичных» и зажёг спичку. Пламя осветило женщине лоб в апофеозе папиросы. Отряхивая спичку, Шелобей заметил, что курит эта незнакомка как-то некрасиво: зачем-то пышно выпуская дым носом.
Представьте себе, что вы держите в руках книгу (или она смотрит на вас с экрана — сейчас это не важно): она лохмата, неопрятна, мерехлюндит, дышит перегаром, мутнеет, как на свидании, с неловкостью хохочет, мальчишится: ей стыдно что она — такая — и беззащитна под чужими взорами. С ней скучно ехать в электричке, ей нечего рассказывать о себе (у неё нет ни ума, ни фантазии), но как у всякой книги — единственная мысль пронзает её ранимый корешок: «Пожалуйста, откройте». Но упаси вас Бог — не надо.
И снова 6 июня, в день рождения Пушкина, на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены шесть лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Павла Пономарёва, Никиты Немцева, Анастасии Разумовой и поэтов Оксаны Васякиной, Александры Шалашовой, Антона Азаренкова. Предисловие Ким Тэ Хона, Владимира Григорьева, Александра Архангельского.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Бьяртни Гистласон, смотритель общины и хозяин одной из лучших исландских ферм, долгое время хранил письмо от своей возлюбленной Хельги, с которой его связывала запретная и страстная любовь. Он не откликнулся на ее зов и не смог последовать за ней в город и новую жизнь, и годы спустя решается наконец объяснить, почему, и пишет ответ на письмо Хельги. Исповедь Бьяртни полна любви к родному краю, животным на ферме, полной жизни и цветения Хельге, а также тоски по ее физическому присутствию и той возможной жизни, от которой он был вынужден отказаться. Тесно связанный с историческими преданиями и героическими сказаниями Исландии, роман Бергсвейна Биргиссона воспевает традиции, любовь к земле, предкам и женщине.
Читатель, вы держите в руках неожиданную, даже, можно сказать, уникальную книгу — "Спецпохороны в полночь". О чем она? Как все другие — о жизни? Не совсем и даже совсем не о том. "Печальных дел мастер" Лев Качер, хоронивший по долгу службы и московских писателей, и артистов, и простых смертных, рассказывает в ней о случаях из своей практики… О том, как же уходят в мир иной и великие мира сего, и все прочие "маленькие", как происходило их "венчание" с похоронным сервисом в годы застоя. А теперь? Многое и впрямь горестно, однако и трагикомично хватает… Так что не книга — а слезы, и смех.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.