Русский Бертольдо - [65]

Шрифт
Интервал

                                             З бережью.
Разумею бо пословицу людей старых,
что говорят в баснях, в науку детей малых: / л. 82.
Как у Сенюшки две денешки — так Семен да Семен,
а у Сенюшки ни денешки — блядин сын Семен.
                                                           Да не я.
Слово твердо сие к себе признаваю быти,
и так поступлю на сем свете жити.
Чтоб денешки у меня были всегда,
а во блядиных бы детех не быть никогда.
                                               Но в добрых.
Твердость в разуме восприиму толику,
яко и от приказных дел получу корысть велику.
И тако отнюдь не оскудеет мое житие,
но от хуждших и в лучшее приидет бытие.
                                                      И в славу.
 [ус]
Умом токмо я сие изрядно разсуждаю,
а делом воистинну тако изполнить не чаю.
Понеже природа во мне глупа и непостоянна,
а к тому и гордлива весма, окаянна.
                                            Безумно.
Уже к тому не знаю, как в глупости быти,
аще не умею что в подьячих нажити.
Зело б рад я был, чтоб в отцов чин вступити
и тем срама своего от людей избыти.
                                               Конечно. / л. 82 об.
Фортуну б или счастие я чаил в том чине
восприяти немалу и жити не в кручине.
Аще умом не зело есмь во всем поряден,
однако ж возрастом, саном и гласом изряден.
                                                         Неложно.
Хотение же сие вотще помышляю,
понеже неудобно тому быти, знаю.
Уже бо есмь за грехи свои двоебрачен,
Воистинну от того и ум мой стал мрачен.
                                              С печали.
 [от]
От мнения моего едва не лишился
и последниго смысла, которым хвалился.
И ныне не знаю, где главу приклоните
и в каком чине могу дом свой прокормите
                                                     свободно.
Царедворцом мне бытии, чаю, не гожуся,
а в церковниках жити — от людей стыжуся.
Записатися в посад — торговать не умею.
Подрятчиком быти — отнюдь того не разумею.
                                                             Нимало. / л. 83.
Чорт мне дал и к ремеслу великую леность,
а дьявол напустил в глупости моей смелость.
И от того, в какой чин ни мышлю, добра не чаю,
разве как начал жить, так и вовсе кончаю.
                                                 До смерти.
Шататися имам в подьячих снисканием,
чтоб с женою прокормится хотя манием[828].
А кирилово имение для притчин беречь буду:
когда нарядят на службу, тем того отбуду.
                                                    К свободе[829].
Щастие в том я себе немало имею,
понеже от многих откупился, реши смею.
И вси люди про то совершенно знают,
которые у меня тунеядят и нечто взимают.
                                                     Напрасно.
 [ер]
Ерзнул бы я и за море в какую науку, д
а не хочетца жене учинить тем скуку.
Каково либо дурно без мене сотворит,
беда мне, естьли люди о том станут говорить.
                                                         Безчестно. / л. 83 об.
 [еры]
Ерыкалов много на Москве безчинных,
которые ругают жен и благочинных.
И не дивно без мене тому тако быти,
того ради не хощу за море ся отдалите.
                                                  К наукам.
 [ять]
Есть и на Москве школ разных многославных,
аще ученишася в летех и не зело давных.
Всем седми свободным наукам и партесу,
но к тому не имеет мысль моя примесу.
                                                     Нимало.
Эй, вправду то я слыхал: у кого тесть лупп[830]
совершенно, у того бывает зять глуп.
Сам я присмотрил в некоем деле глупость,
егда увидел у тестя своего скупость.
                                                В пиве.
Юродством своим нахално выпил з бочки,
не спросяся с ним, а оставил толко полбочки.
И то люди, с дрозжами смутив, приносили,
когда тесть у меня был, досталь подносили.
                                                       Нецветно, / л. 84.
 [юс большой]
Юсил у меня сидя тесть, сердясь за пиво,
а я говорил ему: невелико то диво.
Хотя б и все оно выпито было,
потому что тестне зятю всегда бывает мило.
                                                           И сладко.
 [омега]
О, како се могло несладостно быти!
Я ко восхотех я на лоне опочити
у дщери его, иже ми в жену вручена.
Сия же тайна уже и в людех явленна.
                                          Поспешно.
 [я]
Я некогда за сие ругательно слово
сердце свое на драку возъярил готово.
От злобы ругателю главу проломил,
егда он при людех о налонном сне говорил.
                                                   Безчестно.
 [омега и я]
О я несчастен на свете человек родился!
Чаю, что не один в то время чорт дивился.
И за тот вышереченной удар в приказ был взят,
и колико убытку в том деле себе прият.
                                            За дерзость. / л. 84 об.
 [кси]
К сему же и доныне не престают мя ругати,
иже и приобщинцы моей благодати.
Невем бо, откуду мне таковая напасть,
едва ли мне от нея в стыде не пропасть.
                                                  Недивно.
 [пси]
Псам бы лутче дал живот свой на растерзание,
нежели честь мою людем в зло поругание.
Желал бы я паче благочестно умерети,

Рекомендуем почитать
Босэан. Тайна тамплиеров

Историю сакральных орденов — тамплиеров, асассинов, розекрейцеров — написать невозможно. И дело не только в скудости источников, дело в непонятности и загадочности подобного рода ассоциаций. Религиозные, политические, нравственные принципы таковых орденов — тайна за семью печатями, цели их решительно непонятны. Поэтому книги на эту тему целиком зависят от исторического горизонта, изобретательности, остроумия того или иного автора. Работа Луи Шарпантье производит выгодное впечатление. Автора характеризуют оригинальные выводы, смелые гипотезы, мастерство в создании реальности — легенды.


Большевизм: шахматная партия с Историей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дикая полынь

В аннотации от издателя к 1-му изданию книги указано, что книга "написана в остропублицистическом стиле, направлена против международного сионизма — одного из главных отрядов антикоммунистических сил. Книга включает в себя и воспоминания автора о тревожной юности, и рассказы о фронтовых встречах. Архивные разыскания и письма обманутых сионизмом людей перемежаются памфлетами и путевыми заметками — в этом истинная документальность произведения. Цезарь Солодарь рассказывает о том, что сам видел, опираясь на подлинные документы, используя невольные признания сионистских лидеров и их прессы".В аннотации ко 2-му дополненному изданию книги указано, что она "написана в жанре художественной публицистики, направлена ​​против сионизма — одного из главных отрядов антикоммунистических сил.


Богатыри времен великого князя Владимира по русским песням

Аксаков К. С. — русский публицист, поэт, литературный критик, историк и лингвист, глава русских славянофилов и идеолог славянофильства; старший сын Сергея Тимофеевича Аксакова и жены его Ольги Семеновны Заплатиной, дочери суворовского генерала и пленной турчанки Игель-Сюмь. Аксаков отстаивал самобытность русского быта, доказывая что все сферы Российской жизни пострадали от иноземного влияния, и должны от него освободиться. Он заявлял, что для России возможна лишь одна форма правления — православная монархия.


Самый длинный день. Высадка десанта союзников в Нормандии

Классическое произведение Корнелиуса Райана, одного из самых лучших военных репортеров прошедшего столетия, рассказывает об операции «Оверлорд» – высадке союзных войск в Нормандии. Эта операция навсегда вошла в историю как день «D». Командующий мощнейшей группировкой на Западном фронте фельдмаршал Роммель потерпел сокрушительное поражение. Враждующие стороны несли огромные потери, и до сих пор трудно назвать точные цифры. Вы увидите события той ночи глазами очевидцев, узнаете, что чувствовали сами участники боев и жители оккупированных территорий.


Последняя крепость Рейха

«Festung» («крепость») — так командование Вермахта называло окруженные Красной Армией города, которые Гитлер приказывал оборонять до последнего солдата. Столица Силезии, город Бреслау был мало похож на крепость, но это не помешало нацистскому руководству провозгласить его в феврале 1945 года «неприступной цитаделью». Восемьдесят дней осажденный гарнизон и бойцы Фольксштурма оказывали отчаянное сопротивление Красной Армии, сковывая действия 13 советских дивизий. Гитлер даже назначил гауляйтера Бреслау Карла Ханке последним рейхсфюрером СС.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.